Вот уже третью неделю в России по указу Владимира Путина уничтожают «санкционные продукты». Многие при этом заговорили о блокадном Ленинграде, о похеренных нормах морали и неприкрытом цинизме. Я предлагаю читателю статью известного эмигранта, революционера, последнего российского теоретика анархизма Григория Петровича Максимова. Статья «Голодовки в России» была опубликована в анархистском эмигрантском журнале «Дело Труда — Пробуждение», издававшемся в США, № 27 за ноябрь 1948 года.
Максимов рассказывает преимущественно о приступах голода, терзавших Россию в период с 1918 до 1947, подсчитывает потери и делает выводы. Последний абзац статьи мне не удалось распознать ввиду смазанной фотокопии страницы выпуска журнала, но основная часть текста мне поддалась.
Статья дает возможность в очень сжатой форме ознакомиться с историей голода в «стране, которую мы потеряли», где теперь объявлена война продуктам.
Голодовки при царях
1946 год войдет в историю России, как год величайшего бедствия: страну постигла засуха, которая вкупе с военными разрушениями и с эгоистической, противонародной политикой правительства кремлевских постояльцев повергла страну в бездну небывалого по размерам голода — всероссийского голода.
Голод — частый гость в России. В прошлом столетии голодовки (автор статьи употребляет слово «голодовка» не в общепринятом современном значении; у него это синоним слова «голод») были в 1820-21, 1833, 1839-40, 1843-46 и в 1848 годах, причем последняя голодовка сопровождалась холерой. С 1848 по 1858 тянулись, как говорит профессор Алексей Корнилов, «годы нищеты».
В пореформенной России, т.е. после освобождения крестьян от крепостной зависимости, дела с голодовками обстояли не лучше.
«Первая голодовка, — писал в своих воспоминаниях известный землеволец О.В. Аптекман[1], — появилась уже через 6-7 лет после «воли», то есть в 1867-68 годах. Она охватила десять губерний: пять северных и четыре —центральных.
Вторая голодовка упала на нас, как снег на голову: ее открыл Лев Толстой. Это страшный голод в Самарской губернии в 1873-74 годах.
Начиная с 80-х годов, — скажу в скобках, — голодовки все более и более учащаются, периоды их появления сокращаются; они захватывают всё большие и большие пространства нашей родины, поражая десятки миллионов жителей и унося сотни тысяч до миллиона жертв — от голода непосредственно, во-первых, и от роковых его спутников: «голодного тифа», цинги и прочих болезней — во-вторых. Голодовки и смерть от них становятся хроническими».
Начало последнего десятилетия прошлого века ознаменовалось величайшим голодом столетия: голод 1891-92 годов охватил 20 губерний.
Голодовки при большевиках
Голодное Ленинское Семилетие 1918-24 годов
О.В. Аптекман, один из лучших представителей революционной России прошлого столетия, содрагался от ужаса при мысли, что голодовки уносят «от сотни тысяч до миллиона жертв». Конечно, это ужасно! Но что сказал бы он теперь, когда голодовки уносят миллионы и десятки миллионов жертв!
Все голодовки девятнадцатого века не унесли столько жертв, сколько они унесли за тридцать лет большевистского абсолютизма!
Что я говорю?! Жертвы одного только сталинского голода 1931-32 годов перекрывают голодные смерти всего девятнадцатого века! А разве это был единственный голод при большевистском режиме?
Революция и гражданская война 1917-21 годов (последняя, как я показал в своей книге «Гильотина за Работой», вполне могла быть избегнута, если бы Ленин сознательно не вел к ней), фактически протекали в условиях ежегодно нарастающего голода и тифа, при полном отсутствии медицинской помощи и топлива. Это были годы тотального голода в полном смысле этого слова.
Число жертв этого голода до сих пор остается неизвестным. Бывший большевистский статистик Михайловский, основываясь на переписи 1920 года, установил, что смертность достигла 38-39 человек на тысячу, а перед Первой Мировой Войной она была равна 29,5 человека на тысячу [2]. Увеличение смертности безошибочно можно отнести за счет голода и сопутствовавших ему болезней.
Так как голод был в тылу белых и красных и отличался лишь в степени остроты, если мы примем население России 1923 года — 132 миллиона — за население всей России 1920 года, то, опираясь на вычисления Михайловского, потери от голода за период 1918-1919 годов будут равны примерно 2 562 000 человек.
Логическим следствием гражданской войны и, главным образом, ленинской продовольственной политики, а также засухи, был голод 1920-21 годов, охвативший 15 губерний Поволжья с населением более 20 миллионов. Число жертв этого голода официально установлено в 5 250 000 человек. Голод при содействии американской АРА был притушен. Его пламя вновь вспыхнуло в 1924 году. Эта вспышка, согласно заявлению тогдашнего премьера Рыкова, стоила стране 1 050 000 человек.
Но промежуточные годы (1922-23) определенно были голодными годами. Об этом красноречиво говорит сравнение урожаев этих лет с урожаем голодного 1924 года. Вот эти урожаи:
1920 г. 2 млрд. 82 млн. пудов или 395 млн. кв.
1921 г. 1 млрд. 689 млн. пудов или 276 млн. кв.
1922 г. 3 млрд. 74 млн. пудов или 503.5 млн. кв.
1923 г. 3 млрд. 479 млн. пудов или 569.9 млн. кв.
1924 г. 3 млрд. 138 млн. пудов или 514 млн. кв.[3]
Мы видим, что урожаи промежуточных лет очень мало отличаются от урожая голодного 1924 года, следовательно, если в 1924 году погибло от голода 1 млн. 50 тыс. человек, то и в каждый промежуточный год должно было погибнуть не меньше.
Таким образом, семилетний период господства В. Ленина представляет собою сплошной голод, в котором 1920-21 годы являются наивысшей точкой голодной кривой, поэтому гораздо правильнее говорить не о голоде 1920-21 и 1924 годов, а о голодном Ленинском Семилетии 1918-1924 годов.
Итоги семилетнего голода, как мы видим, ужасны:
1918-19 — 2 563 000;
1920-21 — 5 250 000;
1922-24 — 3 150 000.
Общее число жертв голодного семилетия – 10 962 000 человек.
Первый сталинский голод 1931-32 годов
Между семилетним ленинским голодом и первым сталинским голодом лежит шестилетний период относительной передышки, которая совпала с НЭПом и оборвалась вместе с ним, точнее, два года спустя после «генеральной линии» 1928 года.
В период передышки земледелие медленно, но неуклонно восстанавливалось, а с ним поднималась относительная сытость населения. Увеличивалось количество лошадей, крупного рогатого скота, увеличивалась площадь засева и, хотя медленно и с колебаниями, увеличивались сборы зерна. Урожаи этих лет, по Александру Байкову[4], в миллионах квинталов, были следующие: 1925 году — 724,6; 1926 — 783,3; 1927 — 723,0; 1928 — начало «генеральной линии» — 733.2; 1929 — 717.4; 1930 — 835.5.
Все это было сразу разбито, и разбито не засухой, не эпидемией, не каким-либо другим природным бедствием, а волей одного человека — Сталина. Началась усиленная насильственная коллективизация. Сталинские молодцы не останавливались ни перед каким насилием. Не желавших входить в колхозы грабили, избивали, убивали, целыми семьями отправляли на принудительные работы на Север и в Сибирь. Таким образом миллионы крестьян были сняты с места, миллионы домохозяйств были разорены. Другие миллионы, чтобы избегнуть невиданных ужасов, шли в колхозы, но, прежде чем пойти в них, убивали скот. Насколько силен был натиск на крестьян, можно судить по следующим цифрам: в 1930 году было 85 900 колхозов, а в 1931 году — 211 100. Разоренные крестьяне, оставшись без семян для посева и без хлеба для существования, вымирали на Украине, Кубани и в других районах целыми селами. Этот сталинский голод, унесший около 8 460 000 человек, был скрыт от внешнего мира. В том, что этот голод был делом рук человеческих, не может быть и сомнений, ибо урожаи 1931 года — 694,8 млн. квинталов — и 1932 года — 698,7 млн. квинталов были гораздо выше урожаев голодного семилетия.
Всероссийская Голодная Сталинская Декада 1938-1948 гг.
(Второй Сталинский Голод)
В борьбе с государством крестьянство было побеждено, растоптано пятой победителя и обращено им в рабство. Началась эпоха второго крепостного права, на этот раз не частного, а государственного крепостничества. Место старой барщины заняла новая, которую мы называем государщиной. Государщина оказалась многократно тяжелее барщины. Государство стало собственником колхозника, а колхозник — «говорящим инструментом» в огромном государственном хозяйстве. Результаты половой, мускульной и умственной деятельности колхозника, как и всех остальных «граждан», стали собственностью, основанной на принципах скотного двора, нового крепостника. Как собственник государство-крепостник пользуется абсолютным правом употреблять и злоупотреблять немой и говорящей собственностью по своему усмотрению, поэтому выращенные крестьянством урожаи принадлежат ему. Руководствуясь принципом «от крестьян и рабочих по силам, государству по двойной потребности», оно забирает себе львиную долю, оставляя крестьянину количество, не всегда достаточное для жалкого существования.
Годы второй передышки — 1933–1937 — были самыми урожайными годами в истории большевистского господства, а именно, в миллионах квинталов, по А.Байкову: 1933 год — 898; 1934 — 894; 1935 — 901; 1936 — 827,3; 1937 — 1 202,9. Тем не менее крестьянство продолжало влачить жалкое нищенское существование.
Годы 1938-40 были высокоурожайными: 1938 — 949,9; 1939 — 1 054; 1940 — 1200[5], однако мы вынуждены отнести их к голодной сталинской декаде как прелюдию к сплошному голоду военных и довоенных лет.
1938 год был годом напряженного ожидания войны. Западные государства пошли на сделку с Гитлером в Мюнхене. Московское правительство считало, что сделка направлена против него, и вследствие этого начало более усилено накапливать зерновые и другие продовольственные запасы для обеспечения армии, полиции, бюрократии, рабочих, занятых в военной промышленности, и всех тех, кто считался необходимым винтом в государственной машине. Это накопление запасов происходило по-большевистски: с полным безразличием к насущным нуждам земледельческого населения, с полным игнорированием местных условий — состояния урожая и продовольственного положения.
После оккупации Гитлером Чехословакии началась усиленная мобилизация, которая к моменту заключения пакта дружбы между Сталиным и Гитлером вырвала миллионы рабочих рук из земледелия и промышленности. Потом пошло: раздел Польши, оккупация Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии и Буковины, натянутые отношения с Турцией, нападение на Финляндию и усиленное снабжение Гитлера продовольствием. Обезлюдевшая деревня стала производить меньше, а потребности государства стали больше: они возрастали с каждым месяцем, и государство, не останавливаясь ни перед чем, выкачивало из деревни все, что только можно было. Эта продовольственная политика неизбежно вела к голоду, даже и при отсутствии засухи или других неблагоприятных природных условий.
К несчастью, в эти вступительные к всероссийской голодной декаде годы засуха поразила некоторые районы страны: Башкирскую Автономную Республику, некоторые районы Поволжья и Украины, где она продержалась с 1938 по 1940 год включительно. Усиленные военные заготовки продовольствия, мобилизация и засуха образовали большие голодные «карманы» или пятна. В 1940 году — самом урожайном — Башкирия оказалась самым большим голодным пятном: крестьяне бежали в города в поисках хлеба и умирали от голода на улицах. Милиция устраивала облавы на голодных и выгоняла их из городов: в этом и только в этом и выражалась правительственная помощь голодающим[6]…
В таком положении застала страну война. Хвастливые заявления московского правительства, что тягчайшие жертвы, приносимые народом в течение ряда лет на алтарь организации Красной Армии и военной промышленности, даром не пропадут и что армия будет бить врага на его собственной территории, когда дошло до дела, лопнули, как мыльные пузыри. Красную Армию били на ее собственной территории, как ни одну царскую армию. Страна опустошалась и выжигалась отступавшими русскими и наступавшими немцами, потом наступавшими русскими и отступавшими немцами: позади армий оставались руины и трупы. Гитлер с небывалой в военной истории быстротой захватил огромные пространства страны. Погиб урожай 1941 года, погибли и были уничтожены огромные продовольственные запасы, накопленные ценою голода населения в течение ряда лет. Наступили годы всероссийского голода: народ голодал и умирал по обе стороны траншей. «Пока враг не был изгнан из страны, Сибирь, Урал и Казахстан должны были снабжать хлебом весь СССР»[7]. В условиях голода, холода, раздетости, разутости и каторжного труда во время войны было поднято от 100 до 125 миллионов акров. Сколько это стоило жизней, знает только НКВД… Ясно, хлеб этих районов не мог покрыть даже в минимуме потребности в нем во всем неоккупированном СССР[8]. Огромная доля его шла для армии, для полиции, бюрократии и для военной промышленности. Голодали уже не только деревни, но и города. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать описание американскими корреспондентами переезда правительства из Москвы в Самару и самой Самары. Они же в 1941, 1942, 1943 годах отмечали, несмотря на ограниченность и подконтрольность передвижения по России, что, хотя в стране и не наблюдается сплошного голода, однако в ней имеются большие голодные «карманы», существование которых они ошибочно объясняли исключительно только расстройством транспорта. По мере продвижения Красной Армии к западным границам продовольственное положение страны улучшалось очень медленно, несмотря на американскую помощь. Первый всесоюзный урожай был собран в 1945 году. Но он был, что и следовало ожидать, низким. В 1946 году страну постигла величайшая засуха, которая повлекла голод во всей стране. Надежды возлагались на урожай 1947 года. Урожай собран, и правительство не давая цифр, объявило миру, что он на 58% больше урожая 1946 года.
Всероссийский голод продолжается в 1948 году…
Можно ли подсчитать потери от голода за последнее десятилетие? Это очень трудно, почти невозможно, а главное — страшно.
Но все же попытаюсь это сделать. Ясно, цифры будут предположительными. Стараясь быть как можно ближе к действительности, я буду стремиться, чтобы цифры, выведенные мною на основании аналогии и сравнения разных периодов, при фактической проверке оказались бы ниже, а не выше действительных цифр.
Первые три года голодной сталинской декады мы сравним с голодным 1924 годом. В этом году на тысячу от голода умирало по 8 человек. Но в 1938-40 годах население в среднем имело на душу в полтора раза больше пищи, значит и смертность на тысячу должна быть меньше, то есть 5,3. Население, согласно Николаю Михайлову, в 1940 году было 193 миллиона, следовательно, годовая потеря от голода равна 1 022 000 человек, а за три года — 3 068 700.
Годы 1941-45 мы сравним с голодными 1918-19 годами. В эти годы смертность, согласно Михайловскому, превышала довоенную на 8,5–9,5. Мы возьмем меньшую цифру, и, высчитав из общей суммы населения ту его часть, которая была застрахована от голода — около 20 млн. солдат и 15 млн. бюрократии, — мы получим около 158 млн. душ, не застрахованных от голода; следовательно, годовая потеря от голода будет 1 343 000, а за шесть лет — 8 058 000 человек.
Всероссийский голод 1946-47 мы приравняем к голоду 1920-21 годов. Во время этого голода в голодных районах умирало 40 человек на тысячу населения, следовательно, в 1946-47 годах из 158 млн., не застрахованных от голода, вероятно, погибло 6 320 000.
Итак, за голодную сталинскую декаду непосредственно от голода погибло 17 446 700 человек! За 30 лет большевистского господства от голода погибло 36.868.700 человек! А сколько миллионов погибло от последствий голода, в лагерях и тюрьмах и сколько расстреляно!
Большевики – фабриканты смерти. Они с полным основанием могут и должны быть привлечены Объединенными Нациями к ответственности за «дженосайд».
Примечания
[1] О.В.Аптекман, «Общество «Земля и Воля» 70 годов», стр. 17, изд. «Колос». Петроград, 1924
[2] Цифры эти заимствованы нами из прекрасной книги И.З. Штейнберга: «Нравственный лик Революции», стр. 96, «Скифы», Берлин, 1923.
[3] Данные об урожаях взяты нами из книги Александра Байкова: «The Development of the Sovet Economic Sistem», pp. 23 and 325.The Macmillian Company, New York, 1947.
[4] Alexander Baykov, p. 325.
[5] Nicolay Mickhailov, «Soviet Russia, the Land and It’s People», p.67. Sheridan House, New York, 1948.
[6] Смотри великолепную статью А.Петровой, «Неизвестный голод» в №24 «Дело Труда — Пробуждение», Нью-Йорк, 1948. Это первое и единственное описание голода 1938-40 годов. Об этой засухе очень глухо говорит George B. Cressey в своей книге: «The Basis of Soviet Strength», p. 140, Whittlesey House. New York, 1945. Он говорит: «В 1938 году многие районы имели самое ничтожное количество осадков за 150 лет, но агрокультурная организация была доведена до такой точки, что чрезмерное бедствие было избегнуто». Теперь мы видим, как оно было избегнуто!
[7] Nicolay Mickhailov, «Soviet Russia, the Land and It’s People», p.69. Sheridan House, New York, 1948.
[8] Обрабатываемая площадь этих районов равна 12% обрабатываемой земельной площади всего Советского Союза.
Александр Савельев
Источник: https
