Позиция компромиссов и уступок, которую можно выразить лозунгом консервативного либерализма «не навреди», слишком интеллигентна и антропологически не соответствует мессианскому типу русского человека.
Всякому русскому человеку либерализм чужд и не понятен. А после распада СССР, когда под лозунгами этой идеологии ломали привычные всем механизмы общественного бытия, появилось еще и отвращение. Проблему усугубило еще и то, что либеральными партиями и движениями руководили все те же советские номенклатурщики. В конце концов русский народ понял, что его «развели», и стал придумывать русскую версию либерализма. Так появился Владимир Путин. Полупатриот. Россия стала заявлять о своем суверенитете и национальных интересах. Но осталсяГерман Греф, остался Алексей Кудрин, остался Анатолий Чубайс, в которых президент вляпывался, как в коровьи лепешки, всякий раз, когда помышлял Россию не «нормальной», а великой страной.
Собственно говоря, ходьба на месте, которая получила название «стабильность», наличием этого либерального элемента и обусловлена. В 2005-2006 годах Владислав Сурков попытался поэтизировать тенденцию и придумал термин «суверенная демократия». Впрочем, он никого особенно не вдохновил. В 2007 году идеолог движения «Местные» Александр Казаковпопробовал подискутировать о национальном варианте либерализма. Он, в частности, утверждал, что консервативный либерализм для России — не новинка, де, эта идеология имела место быть в конце XIX и начале XX века. Но тогда этот проект по причине Первой мировой войны и последовавшей за ней революции не получил своего воплощения. В начале же XXI века национальный либерализм вполне имеет возможность отыграться, ибо сам Путин исповедует в чистом виде национальный вариант либерализма.
Так говорили в 2007 году. Так говорят и до сих пор. Ибо Путин дает предостаточно поводов поговорить о своем патриотизме, равно как и о своем либерализме, — и никогда об антипатриотизме и, соответственно, антилиберализме. Между тем, если проводить исторические параллели, то помимо идеологических соответствий необходимо сопоставить и контекст. И здесь становится достаточно очевидным, что феномен национального варианта либерализма возникает в России в критические, переходные периоды, один из которых наша страна до сих пор и переживает. Можно порассуждать о том, затянулся ли это «переходный период» после краха СССР, или же уже наступил другой «переходный период», грозящий плавно перейти в очередной «переходный период», но сейчас речь идет не об этом. Да и сути это не меняет.
Консервативный вариант этой идеологии становится своего рода уступкой пошатнувшимся легальным формам общественного устройства. Только если раньше шатался консервативный элемент, то сейчас в России не стабилен либеральный. Однако вопрос не в том, кто кому уступает, а в том, что сама по себе позиция компромиссов и уступок, которую можно выразить лозунгом консервативного либерализма «не навреди», слишком интеллигентна и антропологически не соответствует мессианскому типу русского человека. Подобная позиция в мягком варианте легко сметается более решительными апологетами той или иной идеологии. Жесткий вариант, когда «всем» меняется на «никому», чреват застоем, вырождением и вынужденно оборонительной стратегией охранительства, что является заведомо проигрышной ситуацией.
Отсюда и вытекает, что Путин, оставаясь «консервативным либералом» попросту затягивает «переходный период», в котором находится Россия. В условиях обостренных с Европой и США отношений, а также бардака в ближнем зарубежье и СНГ, подобную позицию можно рассматривать и как преступную. Все-таки на дворе уже не 2007 год — украинский кризис обострил все проблемы донельзя.
Конечно, консервативный либерализм по многим признакам отличен от своего западного варианта, и для России более удобен в виду вообще консервативного образа мысли русского человека. Но эксплуатация надежд, связанных с его появлением, не может продолжаться бесконечно. Имперский легитимат, доставшийся в наследство от СССР, требует от властей экспансивных настроений, без которых сама Империя помимо объективного разложения, в глобальном сопротивлении переходит в оборонительную, заранее ущербную позицию. Весь инициативный потенциал такого государства тратится на реакцию. Если Путин и дальше захочет оставаться консервативным либералом, то в один не очень прекрасный день его может просто не хватить для российской большой политики.
Кроме того, если мы пронаблюдаем генезис консервативного либерализма на Западе, то нам станет очевидна его реактивная природа. В рамках идеологических надстроек хозяйственных систем Запада тезисы консервативного либерализма были выработаны в качестве защиты от угроз и рисков, которые несет с собой необузданный рынок. Зачем же, спрашивается, России копировать выработанные на Западе способы адаптации к болезни, которой он болен сам, вместо того, чтобы искоренить эту болезнь собственными народными средствами?
Перед Россией сегодня ребром стоит вопрос, как далеко она способна зайти в преодолении навязываемых Западом моделей управления и хозяйствования, — благо, американские и европейские санкции подгоняют этот процесс. В этой связи многие эксперты прозападной ориентации бьют тревогу, реагируя на попытки российских властей обратиться к хозяйственному опыту Советского Союза, экономика которого носила плановый характер. Говорят об «антилиберальном соблазне», поддавшись которому, по их мнению, Россия рискует в очередной раз съехать на обочину истории.
Пафос таких либеральных охранителей понятен, но что же думают на эту тему широкие слои населения России? Согласно всевозможным социологическим опросам, сторонников рыночной системы в России с каждым годом становится все меньше. Некоторые аналитики видят в этой тенденции тяготение населения к стабильности, усталость от рыночных потрясений, желание вернуться к «старому». Но разве не очевидно, что сегодня обращение к нелиберальным моделям носит характер не отступления, а необходимого движения вперед — навстречу будущему страны? Разве не очевидно, что это не «ностальгия», а желание порвать с затянувшимся «переходным периодом»?
Время компромиссной модели — консервативного либерализма — уходит, как бы кому-то не хотелось посидеть в ней еще. Следующей стадией политики России может стать только более решительная и менее компромиссная имперообразующая идеология евразийства. Это значит, что после «стояния на месте» и «обещаний двинуться дальше» двигаться все же придется.
Владимир Никитин
Источник: evrazia.org
