Самый большой патриот — тот журналист, кто предоставляет самую честную картину о происходящем в стране, считает соучредитель hromadske.tv Наталья Гуменюк. В интервью Delfi она рассказала о своем представлении журналистских стандартов и о состоянии прессы на Украине.
Канал hromadske.tv заработал свою популярность во многом благодаря прямому вещанию событий на Майдане. Как объяснила Гуменюк, акции протеста стали причиной досрочного старта проекта, который был запланирован на более поздний срок. Костяк коллектива составили журналисты, которые не видели возможностей для работы в действовавших на тот момент крупнейших СМИ страны.
Гуменюк — один из немногих украинских журналистов, которые вели репортажи из Донбасса с территорий, неподконтрольных украинским властям. При этом она предпочитала работать «под прикрытием», не афишируя своей принадлежности к конкретному каналу. Это не первый ее опыт работы в условиях конфликта, в свое время будучи фрилансером она освещала так называемую Арабскую весну, также с места событий. У Натальи двенадцатилетний стаж работы в журналистике, который был преимущественно связан с международными новостями.
Есть категория людей, которые связывают hromadske.tv с Евромайданом и говорят, что ваше СМИ ангажировано. Как бы ты ответила на такую критику?
Громадское создано независимыми журналистами до революции в Украине. Наша главная цель — создать медиа, которое соответствует ценностям и намерениям общественного вещания. Наша задекларированная цель — способствовать созданию информационного пространства для sustainable society — общества развития.
То, что мы начали вещать во время Майдана — совпадение. Как и любое ответственное медиа — как и все другие медиа, как украинские, так и иностранные СМИ — если происходило самое главное событие в истории нашей страны, конечно же, мы его освещали.
Возможно, людям проще ориентироваться, когда они наклеивают на СМИ какой-то ярлык. Например, лица, «заклеймившие» «Эхо Москвы» как оппозиционное радио, что неоднократно опровергал главред Алексей Венедиктов, критикуют выбор гостей и специфическое поведение дикторов. У вас же один из ведущих бросил трубку после отказа программного директора Московского бюро Human Rights Watch комментировать вторжение российских войск, сказал что-то вроде «все с вами понятно».
Это удивительно, что спустя год после этих событий вспоминают только первую часть, а не итог истории. Это классический случай, который демонстрирует, что Громадское старается придерживаться стандартов. Татьяна Локшина и Human Rights Watch у нас выступали и являются нашими комментаторами. Слово Human Rights Watch было дано в следующем эфире. У нас прошло редакционное заседание, на котором спустя неделю мы извинились за этот случай, поскольку он нарушал наши стандарты. Извинились в первую очередь перед зрителями, и наш коллега с тех пор больше с нами не работает.
Очень мало медиа, коммерческих или любых других, которые настолько серьезно реагируют на нарушение стандартов своими ведущими. Мало какие компании извиняются и принимают какие-то редакционные меры.
Есть и другие, более мягкие примеры. Глобальный вопрос заключается в том, возможно ли существование неангажированных СМИ в условиях, с которыми вы столкнулись в своей стране.
Я думаю, что существование неангажированных СМИ возможно в некоторой степени. Сейчас сложно во всем мире всем медиа, даже Би-Би-Си, удержаться от того, что журналистика становиться более персонифицированной — люди требуют мнений, а не фактов. Выхолощенные новости многие не любят. Журналист Vice News Саймон Островский в свое время ушел с Би-Би-Си, ведь его персонифицированный стиль не был в формате. Сегодня в компании наоборот говорят — равняйтесь на Саймона. Мы в мировой тенденции со всеми социальными медиа, аккаунтами Twitter: журналисты стали персоналиями.
Это большой вызов для всех нас, но есть базовые принципы — кто финансирует, являемся ли мы зависимыми от тех, кто нас финансирует, освещаем ли мы широкий спектр мнений и предоставляем ли слово разным людям, критичны ли к своему правительству, поскольку роль журналистики заключается в наблюдении за своими властями, а не чьими-то чужими. Думаю, что по всем этим параметрам, хотя, конечно, мы не идеальны, мы двигаемся неплохо и задаем тон.
Журналистика во время войны — возможна ли? У нас год назад с началом кризиса на Украине многие журналисты высказались в пользу того, чтобы занять конкретную сторону.
Я не знаю. Мы говорим о том, что происходит сейчас, но я очень хорошо помню дискуссию, произошедшую в мае 2014 года, которую провели активисты движения «Стоп цензуре» в Украине. Мне довелось там выступать. Обсуждали выбор: журналистика или пропаганда. И в итоге однозначно пришли к тому, что стандарты куда важнее во время таких критических событий, потому что сама ситуация намного острее и серьезнее. Это сложнее, но и при этом важнее — никаких сомнений в этом нет.
Например, еще год назад мы пришли к тому, что нужно создавать словари для освещения конфликта, быть внимательными к используемой лексике.
Многие сейчас говорят об информационной войне. Если говорить о кремлевской пропаганде, она на самом деле очень интересна — она не просто навязывает одну точку зрения, а говорит о том, что все люди циничные, у всех свое мнение, все мы бойцы на информационном фронте, представляет информационный нигилизм: объективности нет, неправды нет — это только точка зрения.
Думаю, что это вызов для журналистов — показать, что некое стремление к объективности существует, есть объективная реальность. Наша задача — как-то эту реальность сохранить и дать людям понять, что важные решения должны основываться на реальной информации, а не выдуманной. Если говорит о журналистах, самым большим патриотом является тот, кто предоставляет максимально реальную картинку.
Каково состояние украинских СМИ сейчас, можно ли сказать, что они стремятся к соблюдению упомянутых стандартов?
Скажу так. Я в принципе не люблю обобщать, говорить «кремлевские медиа», «другие медиа». В Украине ситуация со СМИ сложная, поскольку большие каналы все равно принадлежат олигархам: Ринату Ахметову, Дмитрию Фирташу, Виктору Пинчуку. В принципе, какое-то время они держались, но все равно, если говорить о свободе слова, она в лучшем состоянии чем когда-либо.
Появились другие угрозы, не прямые физические, как когда-то, когда существовала государственная монополия на информацию одной партии. Людям очень сложно найти в этом потоке себя, я бы оценивала каждую медиа отдельно. Плюрализм мнений существует, но, к сожалению, мало медиа показывают все стороны политической жизни — нужно посмотреть пять каналов, чтобы понять, и чтобы сойти с ума.
Отдам должное реформе общественного вещания. Популярность государственного телевидения упала, но это реально сбалансированные новости и людям очень непросто их смотреть, поскольку они не настолько интересные, как несбалансированные передачи — как-то все непонятно, люди не привыкли самостоятельно делать свои выводы. Есть сложности, связанные с войной.
В принципе, украинская журналистика переживает нечто похожее, с чем столкнулись в США после атак 11 сентября. Конечно, есть много патриотизма в медиа, конечно, есть много истерики и истерии. Бывает, что страдает проверка данных, люди очень избирательны — существует большой запрос от публики, требующей показывать то, что они хотят смотреть. Коммерческие СМИ, теоретически, скорее могут идти на поводу у аудитории.
Но есть и тревожные знаки. Допустим, история украинского журналиста Руслана Коцабы, который был отправлен в тюрьму после того, как призвал бойкотировать очередную волну мобилизации, поскольку она противоречит украинскому законодательству. Правозащитная организация Amnesty International считает его узником совести и требует его освобождения — это свидетельство об обратной тенденции?
Я бы не обобщала. По состоянию на 2013 год не было ни одного телевизионного канала, который был бы критичен к действующей власти. Сейчас у нас все каналы, кроме нескольких, настроены критично. Ситуация безумно поменялась, сейчас Украина — демократическое государство, в которой существуют определенные сложности, связанные с войной. Да, во времена Януковича государство было авторитарным. Сперва это была олигархическая автократия, а ближе к самому обострению это уже был авторитарный строй.
В случае с Русланом, безусловно, надо разбираться. Я Руслана знаю. Мы неоднократно интересовались его случаем.Служба безопасности Украины настаивает, что это не связано с журналистской деятельностью — за свою работу он получал деньги от определенных институтов, находящихся в России. Они говорят, что дело как раз в этом. Но доказательств нет. Да, он выступал против мобилизации, но можете представить, что сейчас у нас в каждой второй истории есть новости о проблеме мобилизации.
Но ведь он говорил о незаконности мобилизации без объявления военного положения.
Так вот, критическое освещение мобилизации есть в любой украинской медиа, если откроете — вы это увидите. Не скажу, что существует проблема освещения этого вопроса.
Тогда еще один пример. В августе 2014 года по возвращению из лагеря украинских беженцев в Ростовской области на украинском блокпосту был задержан журналист канала «112 Украина» Роман Гнатюк. По его словам, впоследствии неизвестные силовики оставили его голым в степи и симулировали его расстрел. Насколько я помню, удивительно, но украинские СМИ, кроме «112 Украина», эту историю не осветили.
Нет. Правда нет. Почитайте украинские СМИ. К слову, были и другие материалы украинских журналистов, которые писали о проблемах с военными, если те возникали.
Хорошо, я посмотрю (Позднее Наталья прислала ссылку на Институт массовой информации, где история была действительно освещена. При проверке упоминаний о Романе Гнатюке 12 наиболее рейтинговых СМИ Украине в августе того года выяснилось, что об этом случае написали только «Вести Украина», «112 Украина» и «Корреспондент». — прим. ред.)Мне кажется интересной фраза главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова, произнесенная им в эфире Громадьске ТВ в январе 2014 года, когда еще не было бойни на Майдане и не было войны. Он сказал: «За мысль, что в Донецке — все гопники, а в Киеве — интеллигенты, вы заплатите разделом страны».
Мы, конечно, используем «Эхо Москвы» как источник информации. Если уже говорить о мнении Алексея Венедиктова о происходящем в Украине, то возникает следующий вопрос: Венедиктов всегда утверждает, что «мы все это проходили в России, я знаю, как это». В том то и дело, что не проходили. Не было подобных ситуаций в России. Аргумент «я знаю, как» — дискуссионный, но дело в том, что российская журналистика ничего подобного не переживала, в России не было массовых движений, из-за которых менялась власть. Можно вспомнить про «Болотный протест», но все же результат тех протестов другой.
Вопрос в другом. Не кажется ли вам, что СМИ, как с одной, так и с другой стороны способствовали коллективному помешательству, что и привело к этой ситуации.
Нет. О каких сторонах речь?
Допустим украинские и российские СМИ.
Я не считаю федеральные российские СМИ прессой. Может, они так выглядят, но нет. Функция медиа показывать реальность, а не выдумывать ее. Если они ее не показывают, значит они не медиа, а часть государственной политики ведения информационной войны, которая скоординирована работой спецслужб, правительства, дипломатов, экономической политикой. Мне очень сложно назвать федеральные каналы СМИ. Мы общаемся с журналистами российских медиа: «Дождем», «Новой газетой». Не потому что они оппозиционные, а потому что они занимаются журналистикой. Со всеми иностранными медиа у нас нет проблем.
Артур Захаров
Источник: rus.delfi.ee
