Итак, рубль опять «посыпался». Объяснение неизменное: а что же вы хотите, если нефть упала до сорока пяти долларов за баррель? И все как будто согласны. И никто не задается вопросом: откуда и из чего вдруг возникла эта жесткая связка — цены на нефть и здоровья нашей национальной валюты? Что это — какой-то объективный экономический закон, действующий независимо от нашей и чьей-либо еще воли? Или же чьи-то сознательные действия, но тогда диктуемые чем же еще?
Вообще о деньгах, особенно «в минуты роковые» (очередное падение рубля и обесценивание наших сбережений и т. п.), интересно всем. А вот о конституционных нормах, что бы вокруг ни происходило, будь-то поедание нас с вами нашей властью (дробь — родным олигархатом) без хлеба и соли прямо в соответствии с конституционными нормами или же, напротив, абсолютно им вопреки, как я понимаю, это мало кого заботит. Тем не менее, рискну связать эти две темы.
Итак, заявление (мое) первое, официальное: никакой объективной экономической взаимосвязи мировой цены на нефть и стоимости российской национальной валюты — взаимосвязи такой, которая бы действовала самостоятельно, независимо от чьей-либо воли — нет.
Поясню: курс рубля к доллару завязан всего на четыре фактора:
— соотношение того, что можно купить на рубль и доллар (взаимосвязь по паритету покупательной способности);
— ожидаемая прибыльность и надежность хранения сбережений в рублях и долларах (процентные ставки, но с учетом рисков, включая риски падения, обесценения валюты);
— соотношение объективного спроса и предложения; с учетом того, что большого спроса на нашу валюту за рубежом нет, понятно, что речь идет о спросе и предложении покупки доллара за рубли, причем, это фактор не абсолютно самостоятельный, но завязанный не только на потребности в покупке товаров за рубли, но и на возможную выгодность перевода накоплений из рублей в доллары для повышения прибыльности и/или надежности хранения сбережений;
— действия глобальных спекулянтов и своего родного ЦБ по поддержанию того или иного уровня отклонения курса от естественного — по паритету покупательной способности.
Так вот, из всех этих факторов падение мировой цены на нефть прямо влияет лишь на один третий фактор — на соотношение спроса и предложения валюты, точнее, лишь на одну его компоненту — на количество долларов, приходящих в страну от продажи за рубежом нашей нефти. Да и то не так прямо.
Во-первых, и ранее не вся валюта, получаемая «нашими» частными нефтяными компаниями (зарегистрированными в оффшорах) от продажи нефти, приходила в страну и, тем более, попадала на валютный рынок. После отмены обязательной продажи части валютной выручки компаниями валюты на рынок предлагалось ровно столько, сколько им нужно было рублей — для текущей работы, выплаты зарплаты, уплаты налогов и т. п. То есть, поступление валюты у компаний от продажи нефти шло с существенным запасом по отношению к тому, что они продавали затем на нашем валютном рынке за рубли. И если бы перед ЦБ стояла не формальная, а реальная задача поддержать устойчивость рубля, первый надежно апробированный инструмент известен — введение (возвращение) обязательной продажи части валютной выручки — и вот уже спрос и предложение валюты вновь были бы сбалансированы. Но этот инструмент не используется — почему?
Во-вторых, наша же власть, как известно, проводит «налоговый маневр», включающий в себя плановую замену экспортной пошлины на нефть (то есть, гарантированного поступления в бюджет валюты) внутренним налогом на добычу полезных ископаемых (в рублях). Много ли требуется сообразительности, чтобы оценить, в какую сторону работает этот фактор — на повышение гарантированного предложения на рынке валюты и тем укрепление рубля или же, напротив, на нехватку валюты и ослабление рубля?
В-третьих, норма потребления импортных товаров в период сравнительно зажиточной жизни в «тучные» времена — одна, в период снижения доходов из-за падения стоимости основного экспортного товара — другая. Еще совсем недавно у нас на полном серьезе обсуждался вопрос, снизить ли разрешенную стоимость покупки за бюджетные деньги автомобилей для госчиновников до пяти миллионов за штуку или же только до четырех (это когда еще доллар стоил тридцать с небольшим рублей), при том, что если по делу, то и «жигули» за 300 тыс. отечественных рублей и, тем более, какой-нибудь полуиностранный «рено-логан» тысяч за 400 этого же чиновника вполне способны куда надо довезти. Очевидно же было, что с жиру бесятся…
И вот теперь «тревожные» сводки о снижении у нас продаж новых автомобилей. Так произошла катастрофа? Или просто и естественно снизился спрос на валюту, за которую большинство этих машин (и при отверточной сборке у нас — почти готовых машинокомплектов) закупалось за рубежом? То есть, снижению предложения валюты на валютном рынке вовсе не обязательно должно соответствовать сохранение прежнего на нее спроса и, соответственно, подорожание. В условиях объективного снижения доходов (и нефтяных компаний, и государства, и населения), не менее естественная реакция — и пропорциональное снижение спроса на валюту, при сохранении прежнего валютного курса или, иначе говоря, при сохранении прежней ценности рубля.
В-четвертых, возвращаемся к уже оскомину набившей теме прямой «зависимости Центробанка от ФРС США» (а заодно и МВФ) и якобы проводимой нашим Центробанком политики «кэренси боард» — эмитированию лишь такого количества рублей, какое количество валюты пришло в Центробанк. Подобные заявления-признания неоднократно делал нынешний министр экономического развития А.Улюкаев — в бытность свою зампредом Центробанка. Парадокс заключается в том, что одни и те же люди, не моргнув глазом, обвиняют Центробанк в этой самой «кэренси боард» (до сих пор, хотя политика в этой части уже многократно менялась) и, одновременно, рассуждают о «естественности» снижения курса рубля вследствие снижения мировой цены на нефть. Не являясь ни в коей мере защитником нашего Центробанка и считая его курс абсолютно пагубным для страны, тем не менее, обращаю внимание, что тут уж что-то одно:
— либо рублей печатается ровно столько, сколько в ЦБ поступило валюты (как механизм обеспечения постоянства курса и его жесткой привязки к курсу мировых резервных валют — «кэренси боард»), но тогда для снижения курса рубля нет вообще абсолютно никаких оснований; то есть, может рушиться все: предприятия, бюджет, домашние хозяйства, но рубль до последнего остается скалой;
— либо рублей печатается столько, сколько нужно из каких-либо иных соображений — для поддержания тех или иных секторов экономики (дробь олигархов), бюджета и социальных обязательств и т. п., но тогда ни о каком «кэренси боард» не надо вводить людей в заблуждение.
И в-пятых — о факторе чисто психологическом: не хотите, чтобы против нашей национальной валюты действовал фактор массового панического перевода накоплений в доллары как в более надежную валюту — так не допускайте и, тем более, сами не провоцируйте, не организуйте обвал своей национальной валюты, как это было сделано осенью прошедшего 2014 года.
Мое заявление второе: в условиях объективного снижения доходов государства от экспорта энергоносителей, честное ограничение доходов населения — зарплат и иных выплат — ударило бы по людям и по экономике меньше, чем обваливание курса национальной валюты и следующая за ним инфляция. В первом (повторю, более честном) варианте к затягиванию ремней могли бы быть принуждены не самые бедные и обездоленные. В варианте втором — ныне реализуемом — самыми страдающими являются и без того самые обездоленные (инфляция для «низов» всегда объективно — по потребительской корзине — больше и больнее, чем для «верхов»).
Мое заявление третье. Как бы ни была деструктивна проводившаяся ранее периодически политика «кэренси боард» с точки зрения необходимости монетизации производительной экономики и интересов промышленного развития страны, как ни парадоксально, она формально более соответствовала конституционной задаче Центробанка «обеспечения устойчивости рубля», нежели политика, проводимая ныне.
Поясню. Это был очень грубый, топорный, но действенный инструмент — коль скоро иные задачи перед Центробанком формализовано не ставились. Возможны и необходимы инструменты и иные — позволяющие не только обеспечить устойчивость национальной валюты, но и дать воздух промышленности, возможности для развития. И дело не в том, что о них никто не знает. Дело в том, что на их применение, точнее, на организацию самого ускоренного экономического развития (имея в виду не паразитическую, но производительную экономику) у властей не было (как, впрочем, и нет до сих пор) политической воли.
И мое заявление четвертое. А какой конституционной цели соответствовала бы ныне проводимая политика Центробанка? Что могло было бы быть записано в Конституции для того, чтобы нынешние действия Центробанка этой записи строго соответствовали? Формулирую: «Обеспечение устойчивости компаний — экспортеров непереработанного сырья и максимизации их прибылей — основная цель деятельности Центрального банка России».
Рискнете оспорить?
Рискнет ли кто-нибудь сегодня оспорить тот факт, что если бы именно такая запись содержалась бы в нашей Конституции и если бы руководство Центробанка строго и неукоснительно следовало бы такой конституционной цели, то оно проводило бы в точности ту политику, которую проводит сейчас?
И тогда — никакого так называемого «когнитивного диссонанса»: и реальная политика строго соответствовала бы тогда Основному закону страны, и все столь широко распространенные ныне заявления о «естественной» зависимости курса рубля от мировой цены на нефть строго соответствовали бы истине.
И что с этим знанием и пониманием будем делать?
Менять ли Конституцию — записать ли в нее честно, что главное для нас — сверхприбыли сырьевого олигархата, а все остальное — игнорируем?
Или инициировать расследование и в уголовном порядке преследовать тех, кто ныне попирает Конституцию (при всем ее несовершенстве, но тут явно — в части, всех нас хоть как-то защищавшей), а заодно и тех, кто их покрывает?
Или же живем как живем, буквально, по беспределу — в условиях, когда прямые нормы Конституции и закона не значат вообще ничего…
Юрий Болдырев
Источник: svpressa.ru
