Мы живем в удивительное время короткой социальной памяти. Большинство происходящих на наших глазах перемен воспринимается как нечто эпохальное, внезапное и в значительной степени трагичное. Взять, к примеру, историю с Крымом. Целый полуостров поменял свою государственную принадлежность. Это преподносится так, словно ничего подобного раньше никогда не происходило. Как будто никогда не выходили из состава СССР страны Прибалтики и Средней Азии. А, скажем, Хорватия, Словения или Черногория еще совсем недавно не входили в состав Югославии, разбомбленной самолетами НАТО.
А уж тема падения нефтяных цен так вообще преподносится сегодня чем-то вроде предвестника конца света. Хотя нынешние 52 доллара за баррель марки Brent на самом деле являются просто некоторым откатом после десятилетия стремительного, в том числе спекулятивного, роста с куда более низких стартовых позиций. В 2002-м мировая экономика прекрасно себе жила при уровне 23,31 доллара за бочку, а в ноябре 2001-го она стоила 17,87, что по сравнению с мартом 1998-го (11,97 долл.) выглядело очень даже неплохим ростом. Такое впечатление, что многие об этом попросту забыли, заодно упростив большой и разный мир нефти до единственного показателя — усредненной стоимости бочки. А это неправильно.
Для начала стоит вспомнить, что нефть нефти рознь. К примеру, та, которую добывают на Ближнем Востоке, называется светлой или легкой. Она имеет меньшую плотность и при первичной перегонке дает больше светлых фракций, из которых в итоге получаются бензин. В свою очередь темные или тяжелые сорта содержат больше серы и тяжелых фракций. Выход бензинов из них меньше, но они лучше подходят для нефтехимии. Это, в частности, отражается в привязке конкретных перерабатывающих заводов к определенным маркам нефти. Технология переработки настолько сложна технически, что переналадить оборудование под другую спецификацию исходного сырья оказывается слишком дорого. Поэтому, хотя рынок нефти является международным и любой потребитель может купить какую угодно, тем не менее, допустим, сахалинская Vityaz (добывается на месторождении Сахалин-2) поставляется только в Японию (33,9% ее общего сбыта), Южную Корею (33,6%), Китай (24,8%), Тайвань (1,6%), Филиппины (1,6%) и США (1,5%). Потому изменение цены на британскую Brent на географию сбыта Vityaz не влияет почти никак.
Впрочем, это довольно упрощенная картина, не отражающая всех нюансов. Одна и та же страна может добывать и экспортировать несколько сортов нефти одновременно. К примеру, Россия поставляет как тяжелую Urals, так и легкую Siberian Light; США — Light Sweet и WTI; Иран — Iran Light и Iran Heavy.
Дополнительную степень сложности в нефтяной вопрос вносит еще и распределение общей добычи по странам-производителям. Среди них крупнейшими являются Саудовская Аравия (12,9% общего объема добычи в мире), Россия (12,7%) и США (12,3%). По 5% добывают Китай и Канада, по 4% — Иран и Арабские Эмираты. Часто упоминаемый Кувейт производит лишь 3,6%, а главный европейский поставщик — Норвегия — и того меньше, только 2%. Масштабы этих цифр хорошо показывают степень обоснованности некоторых, ныне популярных, мифов насчет перспектив динамики цен в свете новых международных соглашений. Так, разговоры о возможном наращивании иранской добычи на 30% означают прирост реального объема добываемой в мире нефти всего максимум на 1,5%, что никак не может оказаться ключевым, влияющим на поведение рынка фактором.
Другое дело — Саудовская Аравия. Принято считать, что нынешние нефтяные пляски являются результатом тайного политического сговора саудитов с американцами, имеющего целью сократить нефтяные доходы России и тем самым парализовать ее экономику. Версия, безусловно, красивая, но она не учитывает целый ряд важных моментов. Во-первых, масштаб потерь КСА от падения цен явно превышает любые преференции, которые саудиты могут получить от США. Они слишком велики, чтобы их можно бы было списать «по дружбе».
Во-вторых, Иран является традиционным региональным конкурентом Саудовской Аравии на Ближнем Востоке. Прогресс на переговорах по иранской ядерной программе и улучшение отношений американцев с Тегераном является для саудитов таким же предательством, как в свое время выглядело сближение американцев с самими саудитами для другого «традиционного союзника» — Израиля. Таким образом, соглашаться на столь масштабные для себя финансовые потери для КСА является еще более безосновательным альтруизмом. Ну, и, в-третьих, запустив свою сланцевую революцию и кардинально нарастив собственную добычу нефти, американцы начали прямую экономическую конкуренцию с саудитами. Причем дважды: с одной стороны, закрывая для них внутренний американский рынок, а, с другой, обещая вытеснить ею прочих поставщиков в Европу, которыми в значительной степени тоже являются (внимание!) как раз саудиты.
Тем не менее есть все основания полагать, что нынешняя ценовая война действительно была инициирована Саудовской Аравией, однако с совершенно другими целями. Понять их можно, если сопоставить региональный баланс добычи/потребления нефти с уровнями себестоимости этой добычи.
В 2013 году в мире в среднем добывалось 95,3 млн баррелей в сутки, а потреблялось только 91,2 млн. При этом официально говорилось, что излишек предложения составлял всего 1−1,5 млн баррелей, хотя в действительности он был вдвое больше. Основными производителями являлся Ближний Восток (28,4 млн барр. или 29,8% общей добычи), Европа (включая Россию, 17,2 млн барр. или 18%) и Северная Америка (включая Канаду, 16,8 млн барр. или 17,6%). Африка, Латинская Америка и Азия давали 9,2%, 8,2% и 8,6% соответственно. Если посмотреть, у кого и насколько в результате ценовой войны сократились объемы предложения, то становится очевидным, что основной удар саудитов направлен не против России, Британии, Нидерландов или Норвегии. Больше всего от нее снизилась добыча в США вследствие похорон там сланцевой революции. Далее в перечне пострадавших идут Африка, Латинская Америка и Азия. Добыча в России как почти не изменилась, а падение объемов в Северном море практически полностью связано с банальным исчерпанием месторождений.
А все потому, что различия в специфике месторождений в конечном счете ведут к значительному расхождению уровней безубыточности. Так, по данным Rystad Energy, для Ближнего Востока он составляет 29 долл. за баррель, шельфовая нефть (например, в Северном море) — 43 долл., сверхтяжелая нефть (например венесуэльская) — 49 долл., глубоководная добыча — 53 долл., ультраглубоководная — 57 долл., сланцевая (США) — 62 долл., нефтяные пески (Канада) — 74 долл., арктическая — 78 долл. Причем 29 долларов для Ближнего Востока — это очень усредненная цифра, учитывающая не только расходы на добычу и логистику, но и прочие издержки, в частности, обслуживание кредитов добывающих компаний. В чистом виде себестоимость добычи в КСА не превышает 4 долл. за баррель, а так как их месторождения находятся еще и совсем рядом с портами, то логистические издержки также невелики, что позволяет считать 6−9 долл. за бочку реальным уровнем себестоимости. Для России эти цифры выше, около 6 долл. сама добыча, 3−5 долларов — доставка.
Таким образом, КСА «валят» вовсе не Россию. Их целью является гарантированная ликвидация сланцевого проекта и любых других видов добычи с высоким уровнем издержек. Например, таких, как канадские битумные пески или «соляные» месторождения Мексики. Ну и, естественно, это попытка если не предотвратить, то хотя бы серьезно задержать разработку сверхглубоководных и арктических месторождений. Следует отметить, что эта стратегия себя вполне оправдывает. Саудиты нарастили объем своей добычи на 18,1%, в то время как у остальных стран, разве что кроме России, она упала. Местами даже более чем на 16%. К слову, другие страны ОПЕК ее сократили на 5,4%. Это значит, что когда цены опять подрастут, а они подрастут, Саудовская Аравия будет контролировать уже 15,23% рынка.
Не исключено, что даже больше, так как падение нефтяных доходов негативно сказывается не только на российском бюджете. Значительная зависимость бюджетных поступлений от доходов нефтяного экспорта наблюдается, прежде всего, у малых стран: Омана, Бахрейна, Ливии, Ирана, Нигерии и Венесуэлы и т.п. В результате чего добыча в той же Ливии, особенно тяжелой нефти, уже упала втрое (с 1550 до 500 тыс. барр./сутки). Сокращение экспортных поступлений ставит под удар планы Ирана по расширению добычи после снятия западных санкций. А в Венесуэле уже начался дефицит основных продуктов и товаров, инфляция подскочила до 60%.
Растущие издержки и ценовое давление уже привели к началу масштабного сокращения инвестиций в разведку и добычу во всех развитых и развивающихся странах. Это значит, что «когда все закончится», Саудовская Аравия намерена сохранить свои позиции самого крупного поставщика нефти в мире.
Впрочем, пока добывающие страны несут убытки в расчете на выигрыш от расширения своей доли в общемировой добыче в будущем, некоторые участники событий получают свой профит уже сейчас. В частности, страны, до того субсидировавшие топливо на внутреннем рынке, теперь получили возможность сократить эти свои расходы. Так, например, субсидии на нефть и топливные продукты в 2013 году составляли долю в ВВП: в Египте — 11,0% (20,9 млрд долл.); Индонезии — 3,3% (21,3 млрд); Аргентине — 2,7% (1,3 млрд); Индии — 2,5% (36,6 млрд); Малайзии — 1,7% (4,9 млрд); Китае — 0,2% (11,8 млрд). Марокко уже в январе 2015-го полностью отказалось от субсидирования. Египет планирует сократить его до нуля в течение ближайших пяти лет. Индия и Индонезия, благодаря низким ценам на нефть, уже сократили дефициты своих платежных балансов в среднем на 0,5% к ВВП.
В целом для мировой экономики низкие цены на нефть могут дать до 3−4% роста совокупного ВНП. Сокращение энергетических издержек повышает конкурентоспособность товаров и услуг, что крайне важно в нынешнее кризисное время практически для каждой промышленно развитой страны. Другой вопрос, что по итогу года мы вряд ли увидим эти «четыре процента роста», так как вместе с положительными в настоящее время играют и многочисленные отрицательные факторы. Начиная с исчерпания емкости рынков сбыта и заканчивая различными политически инициированными экономическими санкциями.
Текущие события на нефтяном рынке с пользой для себя пытается использовать и Китай. Пока среди ключевых игроков нефтедобычи идет, что называется, кровавая битва за десятые доли рынка, и положение добывающих корпораций стало, скажем так, очень неоднозначным, на рынке начался нарастающий процесс слияний и поглощений. Например, в апреле 2015 года корпорация Royal Dutch Shell объявила, что покупает британскую газодобывающую компанию BC Group за 70 млрд долл., что почти на 50% выше рынка. В ноябре 2014 г. Halliburton объявила, что покупает своего конкурента — Baker Hughes за 35 млрд долл. Испанская Repsol приобрела канадскую Talisman Energy за 8,3 млрд долл. Ходят усиленные слухи, что и знаменитая BP может быть предложена к продаже. Мало того, что китайские корпорации желают в этой игре принять самое активное участие, тем более имея за спиной неофициальную поддержку Народного банка Китая, так еще и сам Китай уже объявил о грядущем переводе своей нефтяной торговли из долларов полностью в юани.
Пока сложно сказать, чего в этих словах больше — реальных планов или политики. Все же Пекину приходится учитывать высокую степень зависимости китайской экономики от сбыта своей продукции в Европе и США. Не в его интересах мгновенно рушить западные потребительские рынки. Тем не менее нельзя исключить и того, что этот шаг является ответом на отказ ФРС (читай — США) от включения юаня в состав мировых резервных валют. В конце концов, Китай сегодня ежесуточно потребляет более 11 млн барр. нефти, т. е. половину от общего объема Азии и не менее трети от общемировой. Не воспользоваться таким аргументом было бы весьма странно. В конечном итоге эта карта, скорее всего, таки ляжет на стол. Хотя пока активизации в этом направлении со стороны Китая и каких-либо практических шагов не наблюдается.
Словом, нынешние 53 доллара за бочку никакой вселенской катастрофой вовсе не являются. Имеет место быть самый обыкновенный экономический процесс, разве что усугубляемый началом большой финансовой войны между США и КНР и рядом других, более локальных событий, где некоторые отдельные страны пытаются наловить рыбки в мутной воде. Конечно, Россия не может остаться в стороне от событий такого серьезного масштаба. Тем более учитывая, что она является экспортером, в том числе нефти, а также по целому ряду прочих географических, экономических и геополитических факторов. Однако не стоит забывать, что после дефолта 1998 года нефть падала вообще до 9,7 доллара за баррель, и ничего. Пережили. В том числе благодаря многоукладности российской экономики, степень которой с тех пор у нас существенно выросла.
Александр Запольскис
Источник: iarex.ru
