“Фашисты будущего будут называть себя антифашистами,” — эта знаменитая фраза, по ошибке приписываемая Уинстону Черчиллю, как нельзя лучше отражает современное положение вещей в мире политики: кто-то по незнанию, а кто-то намеренно “замыливает” термин “фашизм”, отрывает его от изначального смысла. В чём же суть и исторические корни данного политического течения? Каковы его реальные проявления в сегодняшнем мире? Как не попасться на крючок ультра-правой пропаганды? Ответы на все эти вопросы — в статье Дениса Березуцкого.
Особенностью российско-украинского конфликта является страсть, с которой обе стороны обвиняют друг друга в фашизме. “Правый сектор” состоит из фашистов чуть более, чем полностью. В Петербурге проходит съезд нео-фашистов со всей Европы при полной поддержке властей. Фашисты из Рады запрещают коммунистическую символику. Фашисты-силовики пытаются упечь за решётку многодетную мать из Смоленска за то, что она позвонила в украинское посольство и заявила, что “соседняя воинская часть опустела”. И уж конечно обе воюющие стороны на камеру гордо именуют себя антифашистами.
Вообще, слово “фашизм” было выхолощено ещё много десятилетий назад. После поражения Оси во Второй Мировой войне идеологии Муссолини и Гитлера просто обязаны были стать символом абсолютного зла. Вплоть до того, что многие у нас до сих пор не могут отличить нацизм от фашизма и валят всё в одну кучу. Лишь бы было понятно, кого сегодня считать главным злодеем!
Такая примитивная, почти сказочная трактовка фашизма играет с обществом злую шутку. Вот, например, один из лидеров ДНР Павел Губарев рассказывает: «У нас в ополчение месяц назад пришел настоящий итальянский фашист. На мой вопрос о его мотивах он ответил: „Они (украинские наци) — неправильные проамериканские фашисты. Уничтожая их, я воюю против США“. Вот так!»
В представлении этого ополченца из Италии абсолютным злом является США, но в то же время ему приятно считать себя адептом культа террора и насилия, продолжателем традиций Муссолини, поэтому он с лёгким сердцем записывает в фашисты и себя, и противника. Если следовать его логике, то получится, что любые враждующие стороны — всегда фашисты и антифашисты одновременно. Значение слова размывается окончательно.
Что же на самом деле следует считать фашизмом?
Исторически так называлась идеология Бенито Муссолини, претворённая им в жизнь в Италии с 1922-го по 1943-й годы. Муссолини строил общество, полностью подчинённое государству, и государство, подчинённое корпорациям, — без хаоса чисто рыночной экономики, но и без планового социалистического хозяйства.
Нацизм в Германии изначально был чуть ли не противоположной идеологией — социалистическим учением для одной нации. Однако на деле вся “социальность” нацизма заключалась в постоянной болтовне о благе для немецкого общества в целом. Ни о национализации предприятий, ни тем более о равенстве прав и свобод между немцами не шло и речи. Как признал сам Гитлер в интервью в 1923-м году: “Мы могли бы назваться Либеральной партией. Но решили назваться национал-социалистами.”
Крупные корпорации во времена нацизма не только сотрудничали с государством по принуждению, но и получали огромные контракты, позволяющие наращивать производство, что было особенно важно после глобального кризиса начала 30-х годов. Многие компании использовали практически бесплатную работу заключённых и пленников. Некоторые из этих фирм здравствуют и поныне — Siemens, BMW, Hugo Boss, Krupp (крупнейший производитель стали на мировом рынке), Fordwerke (дочка Ford Motor Company). По свидетельствам Атура Швайтзера, по всему Третьему Рейху “картели и квази-картели, большие и малые, устанавливали цены, квоты производства и фиксировали раздел рынков, извлекая монопольную прибыль” — заветная мечта любого капитала!
Иными словами, “социализм” немецкого нацизма был фикцией, и с точки зрения государственно-экономического устройства можно уверенно назвать оба режима — Гитлера и Муссолини — фашизмом.
Отсюда правильное определение, построенное на оригинальной исторической трактовке. Фашизм — это форма государственно-экономического устройства, при котором органы управления страной напрямую подчиняются крупнейшим корпорациям. Идеология конкретных фашистских государств может быть разной (в том числе, прикрываться расовым превосходством, религиозным догматизмом, квази-социализмом и т.д.), но она в любом случае будет лишь приукрашивать и обслуживать экономическую систему.
Как же так получается, что безобидная на первый взгляд идея о корпоративном государстве превращает людей в злобных овощей? И откуда берётся такое потрясающее многообразие фашистских идеологий?
Чтобы ответить на эти вопросы, нужно понять, как экономика при капитализме влияет на государственный аппарат.
Много веков назад капитализм зарождался в Европе в ремесленных мастерских, которые сейчас бы назвали “малым бизнесом”. В те времена бизнес и не мог быть большим, потому что не существовало ни технологий, ни коммуникаций, которые объединяли бы тысячи или даже сотни тысяч работников в рамках одного предприятия. И слабый бизнесмен охотно противопоставлял себя государственной системе (тогда ещё феодальной), как некой могущественной стихии. Стихии, которая всё время норовит отобрать честно заработанные деньги и ставит препоны в виде законов, регулирующих деятельность предприятий.Так возник либерализм — идеология капиталистов, противопоставляющих себя государственному аппарату.
Она была пропитана духом свободы, но очень своеобразной — либерализм защищал ценности малого бизнеса: предприимчивость, экономность (банально необходимую для максимизации прибыли), умение — как сейчас говорят — “крутиться”, отсутствие налогов и каких бы то ни было государственных регуляторов. Однако как только речь заходила о правах и свободах не предпринимателей, а работников, трудящихся на этих самых предпринимателей, всё свободолюбие либералов чудесным образом испарялось. Оно и не мудрено — работники со своими зарплатами и условиями труда у капиталиста всегда проходят по статье “расходы”, а расходы нужно минимизировать, чтобы увеличить прибыль.
К началу XX века постепенное развитие технологий позволило мелким компаниям объединяться в международные корпорации. Некоторые из них стали управлять капиталом, сопоставимым с бюджетом небольших стран. И вот тогда настало время, когда либерализм, как идеология сопротивления власти, уже перестал удовлетворять интересам бизнеса. В самом деле, зачем корпорации воевать с государством, если хватает денег просто-напросто это государство купить и направить его мощь для достижения бизнес-целей? Так возник империализм, по взглядам на экономику и государство уже почти совпадающий с фашизмом, но всё ещё не имеющий животной злобы, которой всегда наполнен последний.
Движение капиталистов за свои права, разумеется, не развивалось в вакууме — оно встречало отпор со стороны работников предприятий, объединявшихся в профсоюзы и политические партии. Целью таких партий становилось построение социализма — общества без частной собственности на средства производства. Подобно империализму, социализм нуждался в развитой промышленности, чтобы подчинить государственный аппарат предприятиям, но с той разницей, что производством должны были управлять работники, и потому такая политическая система называлась бы “диктатурой пролетариата”, в противовес диктатуре капиталистов.
Поскольку социализм направлен на достижение равенства между людьми, всех его сторонников по старой французской политической традиции стали называть “левыми”, а сторонников империализма (вынуждающего общество разделяться на бедные и богатые классы, на людей первого и второго сорта) — “правыми”. Чем громче человек выступал за равенство, чем радикальнее было его видение равенства, тем “левее” он находился с точки зрения политического спектра. И наоборот, чем агрессивнее человек выступал за неравенство по какому-либо признаку (пола, расы, вероисповедания, но прежде всего, конечно, — имущественного положения), тем более “правым” он считался.
Земля XX-го века превратилась в поле битвы между левыми и правыми — почти в каждом государстве шла война между социалистами/коммунистами/анархистами и защитниками действующих капиталистических режимов, а между государствами развязывались войны угнетённых народов против колонизаторов.
Впрочем, эта битва давно бы уже закончилась, если бы выглядела такой же простой, какой она на самом деле является. Разумеется, правящие классы никогда не смогут набрать достаточно сторонников, если будут говорить в лоб: “Мы выступаем за неравенство в свою пользу”.
Поэтому в ход идёт ловкость рук: ненависть угнетённых направляется против побочной группы людей, и эта группа объявляется виновницей всех народных бед. Чаще всего натравливают на “чужаков”: евреев (а в Израиле — палестинцев), цыган, мусульман в христианских странах, христиан — в мусульманских и т.д. Но самыми главными врагами становятся всё равно “левые”. Во-первых, потому что они фактически выступают против заказчиков правой пропаганды. И во-вторых, потому что они формально вынуждены защищать те угнетённые группы, на которые нападают “правые”.
Так возникает идеология фашизма — усовершенствованная версия империалистических взглядов, специально настроенная для борьбы с левыми и исходящей от них угрозой социальной революции.
«Фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма — это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным» (Иван Ильин, «О фашизме», 1948г.)
Общая схема фашистской пропаганды довольно проста: правящие слои признают угнетённость большей части населения, таким образом выражая солидарность с “левыми” устремлениями народа, однако затем перенаправляют эту “левую” энергию на “правые” цели.
Удобство схемы сложно переоценить. Например, таким образом новым властям на Украине удалось запретить коммунистическую символику, не встретив почти никакого сопротивления со стороны населения. Коммунизм у многих украинцев (особенно на Западе) ассоциируется с СССР, а Советский Союз в свою очередь считается империей, насильно удерживавшей целые народы в своём составе. Таким образом, стремление избавиться от любых ассоциаций с СССР украинцев изначально порождено “левой” тягой к антиимпериализму, однако под руководством про-западных политиков их одурачили настолько, что от Советского Союза они теперь бросаются в объятия к “Правому сектору”, бандеровцам или в самом умеренном случае — к европейским промышленникам и банкирам. Таким образом на Украине левые настроения есть, но их грамотно извратили на правый манер.
Постоянная ложь, к которой вынуждена прибегать правая пропаганда, разрушительно действует на психику людей и направляет слишком много общественных сил на борьбу с ветряными мельницами, в конечном счёте нанося вред экономике. Однако при непосредственной угрозе переворота фашизм становится единственным средством для удержания власти. Именно отсюда возникают милые ванильные цитаты либеральных и умеренно-консервативных деятелей типа Ильина, Латыниной и Новодворской в духе: “Я вообще-то против фашизма, но уж очень он хорош против коммунистов, так что иногда — можно”.
Кто понимает логику процесса фашизации, тот может предвидеть развитие событий в политике, и — что ещё важнее — в экономике, потому что, как говорил В.И Ленин :”Политика — это концентрированная экономика”.
В этом плане тоже очень показателен как раз пример нынешнего украинского кризиса. Сотни кухонных, ресторанных и кремлёвских политологов бьются лбами об стену, пытаясь найти приемлемое для народа объяснение, почему Путин так уверенно “взял” Крым, но “мягко сливает” Новороссию. В рамках российской консервативной и либеральной логики ( даже про-украинской) объяснения этому нет и быть не может.
И всё же поведение власти разумно, если понимать разницу между политикой империализма и фашизма
Донбасс совместно с Луганском давали почти четверть ВВП Украины — это колоссальный капитал даже по европейским меркам. Владение таким капиталом способно принести огромную прибыль. Но сторонники Путина, застрявшие по уровню развития где-то в феодализме, не понимают, что капиталу не нужно юридически включать территории с предприятиями в состав той же страны для обладания ими. Точно так же, как США не стремятся сделать Ирак своим 51-м штатом ради нефти или переименовать Китай в Соединённые Штаты Поднебесной. Достаточно и подчинения местных предприятий американским корпорациям или поставить их в условия, при которых придётся продавать продукцию на американский рынок по дешёвке. Более того, зачастую колонию как раз выгоднее оставить формально независимой, ведь в таком случае и можно применять специальное законодательство для пониженного уровня жизни и свободы, не боясь получить мятеж у себя под носом.
Так что у российского руководства не было и нет весомых причин включать Новороссию в состав РФ, тем более что за включение придётся расплачиваться санкциями, гораздо более жестокими, чем сейчас. А вот Украина теперь в лице этих двух областей потеряла два главных региона-донора и у нее есть причины начать за них войну.
Крым в этом смысле является абсолютной противоположностью: в нём нет никаких значимых предприятий (сравнивать туристическую отрасль с промышленностью Донбасса просто смешно), плата за военную базу в Севастополе с лихвой компенсируется необходимыми дотациями региону (90 миллионов долларов против 13 миллиардов рублей только в прошлом году), а геополитике и игре мускулами говорить не приходится до тех пор, пока дети Путина, Лаврова, Железняка, Астахова и многих других топовых чиновников живут за границей. Поэтому для капитала Крым не нужен, по большому счёту, ни России, ни Украине. С точки зрения умеренного империализма, этот размен территориями между двумя странами вообще ничего никому не даёт.
Однако взятие Крыма и восстание на Востоке Украины произошло не абы когда, а после начала экономического кризиса. Да, вопреки мнению многих невнимательных граждан, кризис в России и на Украине начался за несколько месяцев до Евромайдана — в середине 2013-го, хоть его и трудновато было заметить неспециалистам. Как и всякий кризис, он создавал риск гос. переворота (в том числе и для новых украинских властей, пусть они тогда находились у власти всего пару месяцев).
И вот тут-то отделение Крыма от Украины оказалось просто манной небесной для правительств обеих стран. Для России взятие Крыма стало “маленькой победоносной войной”, дерзким ответом угнетаемых россиян против мировой Империи Зла в лице США. Огромное множество наших политически неграмотных граждан, до сих пор думающих, что в этом мире всё решает территория, а не капитал в целом, получили хорошую мотивацию поддерживать власть, а противники присоединения Крыма были объявлены предателями Родины. Под это дело Дума начала активно штамповать репрессивные законы, необходимые, помимо прочего, для подавления оппозиции на случай бунта из-за внутренних экономических проблем, которые уже тогда были неизбежны, и без всяких санкций.
Знакомая до боли логика? Аналогично для Украины потеря Крыма была раздута как “национальная трагедия”, очередное доказательство угнетения украинцев мировой Империей Зла в лице РФ. Отличный повод для объявления охоты на инакомыслящих и прежде всего — на левых активистов.
А вот дальше произошло то, за что Путин и Порошенко долго и мучительно расшаркиваются друг перед другом ножками во время совместных переговоров и дружеских встреч. Вдохновившиеся крымским примером про-российские граждане Востока Украины устроили восстание, приняв за чистую монету пропагандистский подкидыш — “Путин собирает Русский Мир”. И превратили “маленькую победоносную войну” в затяжное бесперспективное побоище. Хотя присоединение Донбасса и Луганска к России могло присниться властям обоих государств разве что в страшном сне.
В результате российское руководство стало балансировать между идеологией умеренного капитализма и откровенного фашизма. Согласно первой нужно срочно бросать Новороссию, пытаться отменить санкции и направить все силы на борьбу с внутренним экономическим кризисом. А согласно второй ради своей выгоды нужно поощрять ультра-правых активистов, подбрасывая им кости в виде побед на фронте над бывшим братским народом. От первого варианта власть отказаться не может хотя бы потому, что экономика не выдержит полномасштабной войны в условиях глобального кризиса, многократно усиленного внутренними проблемами и санкциями. А от второго — потому, что лояльность ультра-правых — последний оплот при угрозе революции.
В похожей ситуации находится и руководство Украины. Ему бы надо уже давно договориться с ополченцами и тихо-мирно вернуть Новороссию в свой состав на каких-нибудь компромиссных условиях — лишь бы деньги в бюджет пошли! Но ультра-правые боевики, которым “хунта” обязана своим появлением, в таком случае могут обернуться против неё. И тогда власти Украины потеряют всё…
Отсюда простой вывод: властям обеих сторон выгодно сохранять конфликт в вялотекущем состоянии, пока не закончится экономический кризис и не пройдёт стороной риск мятежа.+
Удастся ли окончить эту войну раньше и в пользу народа обеих стран? Зависит от того, поймут ли вольные и невольные участники конфликта, как работает фашизация.
Денис Березуцкий
Источник: vestnikburi.com
