Глава российской дипломатии Сергей Лавров 9-11 сентября проводит переговоры со своими коллегами из Судана и Южного Судана — Ибрагимом Ахмадом Гандуром иБенджамином Барнабой. По словам директора Департамента информации и печати МИД РФ Марии Захаровой, «проведение на московской площадке межсуданского диалога на министерском уровне имеет беспрецедентный характер и демонстрирует серьезную заинтересованность суданских и южносуданских партнеров во взаимодействии с Россией по вопросам, связанным с нормализацией отношений между Хартумом и Джубой».
Колониальное наследие, ярко выраженное деление на арабский мусульманский север и африканский христиано-языческий юг и еще более сложная градация этноплеменной композиции — вот слагаемые суданской проблемы. В дополнение — набор традиционных для всего региона проблем: опустынивание территорий, катастрофическая бедность, уровень коррупции — один из самых высоких в мире, репрессивный политический режим и немалое число «серых зон» безопасности.
Современная история взаимоотношений двух Суданов представляется «войной всех против всех». Начавшийся как противостояние центра и периферии конфликт перешел в плоскость борьбы за самоопределение Южного Судана. В результате длившаяся двадцать два года вторая суданская гражданская война (1983-2005 годы) унесла жизни более двух миллионов человек, еще свыше двухсот тысяч были захвачены в рабство. Главным политическим результатом войны стало появление на карте мира Южного Судана, после соответствующего референдума о независимости, проведенного спустя шесть лет после заключения перемирия и поддержанного 98,83 процентами граждан.
Политическая интеграция нового государства в международные институты проходила оперативно. Спустя пять дней после провозглашения независимости Республика Южный Судан (РЮС) стала членом ООН (без единого голоса «против» со стороны других членов организации), спустя восемнадцать дней — членом Африканского союза, еще через год подписала Женевские конвенции, стала членом МВФ и Всемирного банка. В течение полугода независимость Южного Судана признали 116 государств (на сегодняшний день уже 123), установлены дипломатические отношения с 40 странами. Этому успеху во многом способствовала консенсусная позиция крупных держав: США, Россия, ЕС и Китай признали РЮС одновременно, в день провозглашения его независимости 9 июля 2011 года. В значительной мере государственное строительство и выживаемость только что образованного Южного Судана в столь нестабильном окружении были обеспечены Соединенными Штатами. «Рождение новой нации» — как назвал тогда этот процесс Барак Обама — стало для американского президента значимым проектом, в который он инвестировал немалую часть своего политического капитала. В то время это представлялось ключом к решению многочисленных проблем — политических, этнических, ресурсных. С этой целью на стабилизацию Южного Судана были направлены дипломатические и финансовые усилия Вашингтона. За четыре года США стали крупнейшим донором РЮС, выделив ей свыше одного миллиарда долларов экономической помощи.
Однако дальнейшая практика показала правоту тех, кто скептически относится к подобным мерам. Пограничный район Абьей по-прежнему остается оспариваемой территорией; договоренности по эксплуатации энергоресурсов реализуются плохо. Сложность в том, что основные нефтяные ресурсы находятся на территории Южного Судана, в то время как ключевая энерготранспортная инфраструктура расположена в Судане. Энергетический фактор чаще всего называют главным императивом американской поддержки Южного Судана.
По этой логике, РЮС видится Белому дому важным, если не ключевым звеном в планируемом строительстве трансафриканского трубопровода от Кении до Камеруна с перспективой развертывания в стране военной базы для его охраны.
Эта версия, однако, муссируется на уровне экспертных сообществ, а в политической практике находит лишь косвенные подтверждения.
Более известная версия, также связанная с ресурсной составляющей, встраивает конфликт двух Суданов в сюжет конкуренции США и КНР. Действительно, желающие объяснить региональные конфликты великодержавным противостоянием легко найдут его признаки в суданской головоломке. Еще в 1990-х Китаю достались активы западных нефтяных компаний, покидавших этот рынок из-за сложной обстановки. Именно из этой некогда крупнейшей страны африканского континента КНР получала 7-10 процентов необходимой ему нефти, что составляет примерно 31 процент всего суданского экспорта. Вообще, эта отрасль стала самым динамичным направлением в развитии отношений между Пекином и Хартумом: китайские компании активно инвестировали в нефтяную промышленность Судана (в 2008 году объем вложений, по некоторым оценкам, достиг 15 миллиардов долларов), строили трубопроводы, скупали акции нефтедобывающих и перерабатывающих предприятий. Однако стратегические планы Пекина предполагали и куда более серьезное вовлечение, а именно сооружение собственного чадско-камерунского нефтепровода, потенциально позволявшего проводить более масштабные геоэкономические операции на Черном континенте. Иными словами, на протяжении всего периода с начала 1990-х до середины 2000-х Китай наращивал свои конкурентные преимущества в этой части Африки.
Это осложняло для США реализацию собственной африканской стратегии. Речь не только о суданской нефти, о которой американским компаниям было известно еще в 1970-х гг., но и о более перспективных с рыночной точки зрения проектах в Западной Африке. Позиция официального Хартума, поддерживаемого Пекином, была в этом плане для Вашингтона неконструктивной.
Трагические события 2003 года, когда против правительства Омара аль-Баширавыступили две военизированные группы — «Фронт освобождения Дарфура» (позднее переименованный в Суданское освободительное движение) и «Движение за справедливость и равенство», — запустили еще один давно назревавший конфликт на западе Судана, в регионе Дарфур. Чернокожее население этих провинций посчитало, что соглашение между властями в Хартуме и повстанцами Южного Судана о разделе нефтяных доходов не учитывает его интересы. Этот формальный повод, наложенный на исторически сложившееся распределение властных, экономических и природных ресурсов в регионе, положил начало одному из самых кровопролитных конфликтов современности. Сопряженная с этническими чистками война унесла жизни почти трехсот тысяч человек и превратила в беженцев и вынужденных переселенцев еще 2,7 миллиона.
Несмотря на внутренние истоки конфликта у внешних наблюдателей было очень велико искушение интерпретировать его как вершину противостояния между США и Китаем в Африке.
Китайцы укрепляли режим Омара Аль-Башира, поставляя Хартуму в 2004-2006 годы 90 процентов всех вооружений. Тогдашний американский президент Джордж Буш-младший, со своей стороны, в 2004 году объявил этот регион «зоной жизненных интересов США», а в 2007-м в системе Объединенных командований ВС США было учреждено отдельное военное командование для Африки — AFRICOM, создание которого лоббировали нефтяные гиганты Америки.
Несмотря на то что российское вовлечение в суданскую проблему было не столь явным, как американское, китайское или французское, Москва вовсе не была пассивным наблюдателем. Суданское направление курировали опытные востоковеды — сначалаМихаил Маргелов в ранге спецпредставителя президента РФ по Африке, затем Михаил Богданов — в качестве заместителя Министра иностранных дел и специального представителя президента РФ по Ближнему Востоку и странам Африки. На протяжении шести лет (2006-2012 годы) с миссией по урегулированию конфликта на территории Южного Судана находились российские миротворцы.
Глава МИД России Сергей Лавров посетил Судан впервые после разделения страны в начале декабря 2011 года. Стороны стремились выйти на новый уровень политического и экономического сотрудничества. Россия позиционировала себя одним из гарантов соблюдения мирных договоренностей как между Хартумом и Джубой, так и в Дарфуре. Подобная активность Москвы настораживала не только иностранных коллег. В российском экспертном сообществе сторонники условного «изоляционизма» тоже говорили о мифических интересах России в том регионе и недальновидности более глубокого вовлечения.
Новое обострение между Суданом и его южным соседом произошло в 2012 году, после того как Южный Судан оккупировал несколько ключевых нефтеносных районов Судана, повстанческие группировки организовывали нападения на правительственные силы, — перспектива новой полномасштабной войны в регионе была реальной. С осуждением военной агрессии выступили Лига арабских государств, Китай и Россия. Вашингтон также осудил подобные действия, но по-прежнему оставался главным экономическим и военным донором Джубы.
В связи с этим запрос на российское дипломатическое участие, политическую поддержку и экономическое сотрудничество со стороны суданского руководства возрастал. Однако инициативность Москвы многим в регионе и за его пределами виделась попыткой возвращения великодержавного статуса за счет наращивания присутствия в странах третьего мира.
В прозападной арабской прессе открыто звучали адресованные России требования выйти из этого процесса и предоставить право «решать местные вопросы местным».
Несмотря на это двустороннее сотрудничество между Россией и Суданом набирало обороты. В декабре 2013 года состоялось первое заседание российско-суданской межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству. В Судане есть интересы российского капитала, в том числе связанного с рынком вооружений. Еще одной сферой двусторонней кооперации является энергетика. В 2013 году Судан предложил российской стороне 25 проектов с инвестиционной стоимостью свыше шести миллиардов долларов, в том числе строительство исследовательского ядерного центра; промышленного кластера на Красном море; водоочистного комплекса в Хартуме и запуск суданского спутника. Считая Россию одной из лидирующих стран мира, влияющих на международную политику, Хартум поддерживает политически значимые для Москвы вопросы: так, на голосовании Генеральной ассамблеи ООН о непризнании референдума в Крыму Судан проголосовал против, приняв тем самым сторону России.
Что касается отношений России с Южным Суданом, то их развитию препятствовала гражданская война, разразившаяся сразу же, как только страна получила независимость. Повстанцы обвинили правительство в неадекватном представительстве их интересов и распределении ресурсов между племенными группами, недостаточной заботе о сельских районах страны и узурпации власти. Власти вынуждены были вести боевые действия против по меньшей мере семи вооруженных группировок в девяти из десяти штатах страны. Масштабы гуманитарной катастрофы достигли критических пределов.
В 2013 году конфликт обрел еще одно измерение: действующий президент Сальва Кииробвинил своего заместителя Риека Мачара в попытке государственного переворота. На протяжении почти двух лет, до августа этого года, ожесточенные бои велись между сторонниками двух лидеров — около ста тысяч человек погибли, более миллиона оказались в категории перемещенных лиц, более четырехсот тысяч покинули пределы страны. Только 26 августа 2015 года президент Киир подписал соглашение об урегулировании вооруженного конфликта. До этого, 17 августа, текст документа был подписан Мачаром. Это дает надежды на хрупкий мир на территории страны, однако для того, чтобы его упрочить, необходимы принципиальные усилия и политическая воля всех заинтересованных сторон. Прежде всего, конечно, в самом Южном Судане. Важен и соответствующий настрой всех влиятельных членов международного сообщества. В связи с чем инициатива России по поддержанию мира в еще одном нестабильном регионе может стать значимым вкладом в «дипломатию миротворчества» как ресурса мягкой силы внешней политики нашего государства.
МАКСИМ СУЧКОВ
Источник: foreignpolicy.ru
