Волны «нового переселения народов» сотрясают Европу. Реанимируются картины гибели Римской империи. Тогда в V веке хлынувшие в пределы процветающей, но морально разложившейся империи племена обратили ее в прах. Сегодня все признаки налицо — богатая Европа; бедные, но консолидированные аллохтоны; моральная деградация европейцев — потребительство, нежелание трудиться, тотальная гей-пропаганда. Все повторяется… С Европой в некоторой временной перспективе все решено. Да, она еще может за счет богатых членов европейского сообщества закрыть проблему миграции — 2015. Но миграционные волны с неизбежностью будут накатываться на европейские берега и в 2016, и 2017, и в 2018 годах… Демографические прогнозы ООН делают обрушение на Европу волн мигрантов из Азии и Африки системно запрограммированным.
Бедные члены ЕС уже отказываются платить по общему счету. Европейский Союз трещит по швам. Проектировщики мировой политики в Вашингтоне потирают себе руки. США от основных очагов иммиграции далеко. Через океан бедные переселенцы из Азии и Африки не доберутся. Между тем, основной, наряду с Китаем, геоэкономический конкурент США оказывается в патовом положении. Реконструируется с очевидностью замысел реализуемого Соединенными Штатами курса дестабилизации Ближнего Востока. Через революции и войны были созданы зоны хаоса. И вот население еще недавно стабильных и благополучных Ливии или Сирии вынуждено покидать родину. Выбор направления эмиграции запрограммирован — Европа. Больше некуда. Другие регионы мира, входящие в клуб «золотого миллиарда» — Северная Америка, Япония, Австралия — недостижимы.
Но уцелеет ли под ударами «нового переселения народов» Россия, как уцелела в свое время Восточно-Римская империя? Для Российской Федерации вызовы иммиграции с юга не менее актуальны, чем для Европы. Россия занимает второе место в мире после США по численности иммигрантов и опережает Германию. Российская ситуация в некотором отношении даже более тяжелая, чем европейская. Если в Европе имеется только одна — имиграционная составляющая переселенческих потоков, то в России две — иммиграция южан и эмиграция самих россиян.
Существует ли рецептура выхода из тупика? Таких рецептурных проектов может быть два. Они выражают две ценностные альтернативы, проходящие красной нитью через историю человечества.
Рецептура № 1 — апартеид. Данный проект подразумевает недопущение инородцев к социальному распределению, их жесткое, по принципу гетто, отделение от автохтонов. Парадигмально речь идет о новой модификации фашизма.
Рецептура № 2 — идеологическая интеграция. Именно с этой второй версией связано объяснение того факта, что Западно-Римская империя пала под ударами варваров, а Восточно-Римская не только выстояла, но и осуществила исторический прорыв. Византия приняла интеграционный проект христианской империи. Принятая доктрина уравнивала автохтонов и аллохтонов, как собратьев во Христе. Через принятие христианства бывшие мигранты, сохраняя этнические различия, осознавали уже себя не чужаками, а соучастниками имперостроительства. Вместо западной формулы римской идентичности — римлянин как наследственная преференция, была взята формула — римлянин как всякий приемлющий христианский проект.
Запад сам пробудил и вызвал на себя силы мировой миграции. Сработал маятниковый механизм хода исторического процесса. Иммиграция на Запад явилась следствием осуществляемого несколько столетий западного колонизационного наступления на Восток. Характерно, что основное направление иммиграционных потоков направлено из бывших колоний и полуколоний в свои прежние метрополии. Прямым следствием колонизации стало появление значительного слоя людей, находящегося в промежуточном состоянии между колониальным и общинно-племенным миром. Сохраняя черты традиционной ментальности, они уже ориентировались на западные материальные стандарты качества жизни. Эти люди и составили основу иммиграционного потока на Запад. Массовая иммиграция предопределена колоссальными диспропорциями в уровне материального обеспечения различных стран современного мира, наличием богатых и бедных популяций, при декларируемом формальном равноправии. Пять из шести человек современного мира проживает в малопригодных для жизни условиях. Более 800 млн. человек на планете страдают от голода. При этом разрыв в материальном обеспечении полюсов богатства и бедности (20% самых богатых и 20% самых бедных стран мира) только возрастает. Если еще в 1960-е гг. разрыв измерялся тридцатикратным отставанием беднейшей группы стран, то сегодня — уже шестидесятикратным. Личностный выход для многих представляется в этой ситуации очевидным — переселение в страны материального благоденствия.
Вызов для национальной идентичности феномена иноцивилизационной миграции, наглядно иллюстрируется на опыте Франции. После завершения Первой мировой войны французское государство в целях восполнения рабочей силы само инициировало процесс привлечения мигрантов, осуществляя активную вербовку трудовых кадров. В 1919 г. при населении в 39 млн. человек, в стране проживало 1160 тыс. иммигрантов (3,6%). Уже тогда, при сравнительно низкой репродуктивности резидентов, прирост населения происходил во Франции главным образом за счет иммиграции. В 1931 г. из 40 млн., проживающих в стране человек, количество иммигрантов уже составляло 2,7 млн. (7%). Однако в этот период среди них доминировали европейцы — итальянцы, поляки, испанцы и др., этнокультурные стандарты поведения которых не вступали в существенные противоречия с базовыми принципами французской национальной идентичности. Выходцы из Северной Африки составляли тогда в общей миграционной массе лишь 28%.
Трансформация этнической составляющей французской иммиграции происходит уже после Второй мировой войны и хронологически совпадает с процессом распада колониальной системы. В 1960-е гг. Францию уже иронически именуют Магрибскими Соединенными Штатами. В настоящее время граждане нефранцузского происхождения составляют суммарно уже около 40% населения республики. Тенденция происходящей на фоне репродуктивного угасания утраты национальной идентичности резидентов обнаруживается и в других странах Запада.
Синдромом мигрантофобии оказался охвачен весь западный мир. Стремительное распространение он получил и среди российского населения. Согласно данным социологических опросов, приток мигрантов определяется россиянами в качестве главного фактора конфликтогенности в обществе. Фобии же, как известно, не только создают напряженность во взаимоотношениях с адресатами фобийных установок, но и разрушительным депрессивным образом действуют на психику их носителей.
Но существуют ли механизмы адаптирования иммигрантов в условиях чужеродной по отношению к ним социокультурной среде?
В мировой государственно-управленческой практике известны три основные модели функционирования иммигрантских этноконфессиональных общностей: ассимиляция, сепарация и интеграция. Длительная ставка в теории управляемой миграции на ассимиляционную стратегию себя не оправдала. Рецептура рассеянного, в противовес анклавному, расселения иммигрантов оказалась не реализуема на практике. Во Франции провал ассимиляционного курса обнаружился при попытке его осуществления в середине 1970-х гг. Рассеянно расселяемые иммигранты, ощущая психологическую дискомфортность ввиду индивидуального адаптирования (воспринимаемого зачастую в качестве противостояния) к этнически чужеродной среде, все равно со временем группировались анклавами. Однако такие анклавные образования, в отличие от создаваемых изначально при регулирующем участие властей, выпадали из-под государственного контроля. Синдром навязываемой этничности явился основой повышенной конфликтогенности иммигрантских масс.
Ассимиляционная политика в отношении иммигрантов соотносилась с индустриальным типом производства, предполагающим совместный труд больших интернациональных производственных общностей. Ее свертывание прослеживается уже с середины 1970-х годов. Курс на ассимиляцию иммигрантов заменяется постепенно курсом на их сепарацию.
Переход к новой политике был подготовлен когнитивно докладами Римского клуба, а также появлением таких работ как «Кризис демократии». В соответствии с новой моделью предполагалось уже раздельное бытие в рамках собственных культурных ниш автохтонов и аллохтонов. Эта модель и была названа «мультикультурализмом». Ей соответствовал сервисный тип производства, снимающий необходимость высокой концентрированности трудовых кадров, характерной для индустриального производства.
Но мультикультурализм, как выясняется сегодня, был только переходным этапом. Ведущие западные политики говорят о провале мультикультуралистского курса. Но чем модель мультикультурализма предполагается заменить? Речь отнюдь не идет о возвращении на позиции ассимиляционного подхода. Говорится о прямо противоположном — дальнейшем усилении разграничения автохтонов и аллохтонов, при определении преференционного положения автохтонного населения. Исторически такая модель хорошо известна — это «модель гетто». Политика же реализующая установление этой системы и определяется в традиционном политологическом словаре как политика апартеида.
А что же российский государственный опыт иммиграционного регулирования? Историческая российская модель политики в отношении иммигрантов являлась, в противоположность западному опыту ассимиляция — сепарация, моделью интеграции. Основным фактором интеграционности выступала идеология.
Дореволюционная Россия поддерживала внешнюю иммиграцию, не отказываясь при этом от ее управленческого форматирования. Под защиту царской короны переселялись, спасаясь от этноцида, целые народы — калмыки, гагаузы. Елизавета I и Екатерина II пытались посредством христианской иммиграции (немцы, греки, армяне) провести хозяйственное освоение пустынных земель юга России, обезопасив его от геополитических претензий Турции. По данным за 1857–1890-х гг. Российская империя приняла около 300 тысяч внешних иммигрантов. Причем, в основной своей массе это не были переселенцы из однозначно отстающих от нее по уровню материального благосостояния стран. Основу иммиграционного прироста давала Европа. На 60% иммиграция в Россию определялась выходцами из Германии, на 32% — из Австро-Венгрии, и только на 28% из Персии. Иммигранты имперского периода, в отличие от современных гастербайтеров, были встроены в определенную идеологическую нишу. К примеру, болгарская и греческая диаспоры в России выполняли функцию трансляторов российского политического влияния на Балканах.
Несмотря на действие пресловутого «железного занавеса», поощрительное отношение к иммиграции существовало и в Советском Союзе. Заинтересованность в ней обусловливалась задачей поддержания имиджа «родины мирового пролетариата». В первое же послеоктябрьское десятилетие в СССР мигрировали десяти тысяч иностранцев. По отношению к ним действовала максимально упрощенная процедура получения советского гражданства. Некоторые получали его даже до приезда в СССР. Резонанс строительства коммунизма обусловил проведение кампании по миграции в Советский Союз американских фермеров. Следует ли говорить, что материальные соображения для данной когорты американцев, воодушевленных практикой советского эксперимента, имели вторичное значение. И в дальнейшем СССР выступал реципиентом политических эмиграций испанцев, армян, греков, курдов и др. Как и в Российской империи, иммиграция в Советском Союзе определялась, прежде всего, идеологией. Принимали тех, кто принимал идеологический проект.
В раннее советское время даже формула Карла Маркса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» была скорректирована и звучала не по-марксистски: «Пролетарии всех стран и угнетенные народы мира, соединяйтесь!» Советская Россия позиционировалась как заступник угнетенных народов, а потому и отношение к иммигрантам было отношением к товарищам в борьбе.
Рухнула идеология советской интеграции и вместе с этим обрушением пришла мигрантофобия. На иммигрантов сегодня смотрят в России зачастую также как на Западе, как на людей второго сорта, а то и нелюдей. Этноним «таджик» в повседневном лексиконе стало обозначением неквалифицированного работника, фактически — сезонного раба. И сможет ли Россия в таком своем современном проявлении стать одним из полюсов мира, тем более страной, несущей некую духовную альтернативу фашизируемому Западу. Фашизация Запада сегодня — налицо. А как насчет фашизации России?
Через отношение к другому осуществляется и строительство самого себя. Взгляд через призму представлений о расовом или культурном превосходстве чреват тем, что и к тебе могут подойти с меркой унтерменша. Идентичный российский путь был другой. Его выражали стихотворные строчки Федора Тютчева, данные в ответ на формулу О. Бисмарка по достижению единства через насилие (железом и кровью):
«Единство, — возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь и кровью…».
Но мы попробуем спаять его любовью, —
А там увидим, что прочней…»
В. Багдасарян
Источник: rusrand.ru
