Новость о том, что ни один из российских университетов не вошел в первую сотню британского индекса QS (Quacquarelli Symonds), совпала для меня со звонком декану факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики Андрею Быстрицкому, которого я знаю сто лет. Он из породы веселых неглупых циников, сейчас его время, и он времени попусту не тратит. То, что медиакоммуникации в «Вышке» недавно объединили с дизайном, а из деканов убрали неудобную (либералка!) Анну Качкаеву, — это очень правильное решение в эпоху, когда важно не дышать против ветра.
«Привет-привет, сразу скажу, денег будет меньше! — радостно прокричал в трубку Быстрицкий, даже не дослушав вопрос. — Больше того: денег нет вообще!»
Я пару лет преподавал в «Вышке» радиожурналистику, а вообще где только не преподавал: в МГУ, в Международном университете, в Университете радио и телевидения. Просто ради интереса, потому что мне нравится возиться со студентами. Назвать это работой трудно, поскольку платили везде скудно, за исключением МГУ. Потом случилась университетская реформа, и преподаватели-почасовики были выкорчеваны как класс. «Почасовики» — это те, кто в терминологии англо-саксонского мира называются visiting professors, внештатной профессурой. Обычно это специалисты-практики, не ведущие академических исследований. Например, Татьяна Толстая или Виталий Коротич, когда преподавали в США, были visiting professors. Они вели свои семинары, а им за это платили — достаточно, чтобы Толстая смогла купить домик в Америке, а Коротич — построить в России.
Как обойтись творческому факультету, типа журфака, без практиков со стороны — это задачка для экфака и юрфака. Обходиться стали кто как. Мне МГУ предложил полставки старшего преподавателя. Полная ставка — 14500 рублей в месяц, вычитайте подоходный налог и ни в чем себе не отказывайте. А «вышка» дала помодульный контракт (там время размечается учебными модулями). При 16-ти часах в месяц (нагрузка школьного учителя — 18 часов) — на руки те же 14 тысяч (из них лишь четверть от государства, прочие «коммерческие»). Сельский учитель получает больше, а московский учитель — больше в разы. К тому же учителям доплачивают за проверку домашних заданий и оплачивают больничный и отпуск.
Побольше можно заработать, если есть звание (для декана иного факультета, думаю, хватит и майора ФСБ) и если читать курс по-английски. Дело в том, что рейтинги вузов основаны на балльной системе. Число обладателей PhD (Philosophiæ Doctor заменяет на Западе наших кандидата и доктора наук) и число иностранцев (и преподавателей, и студентов) влияют на балл. У меня PhD не было: журналисту это, как таксисту, без надобности. Правда, в сытеньких 2000-х мне предложили стать кандидатом наук на коммерческой основе в университете губернского города N., но я отказался. Возможно, глупо (зарабатывал бы больше), но возможно, и прозорливо, иначе трясся бы сейчас, дожидаясь просвечивания ребятами из «Диссернета».
В общем, вы получили краткий абрис матобеспечения российского преподавателя, сводящегося к крохам, не гарантирующим даже физиологического выживания. Препод в России получает примерно столько же, сколько и врач.
На что живет в итоге вузовская профессура?
Те, кто менее честен, совмещают прием экзаменов с приемом вспомоществования. (У этих людей своя шкала честного и бесчестного. Бесчестный честный преподаватель разводит на взятки только лентяев, не трогая хороших студентов, а бесчестный бесчестный берет со всех. Наиболее коррумпированы, насколько могу судить, медвузы: их профессура испытывает двойной гнет преподавательской и медицинской нищеты. Кроме того, на любом медэкзамене можно завалить любого хотя бы потому, что учебники часто используются устаревшие — других нет, последняя редакция каких-нибудь «Внутренних болезней» Харрисона стоит 50 тысяч рублей).
Те, кто брезглив, преподают в пяти местах, надомничают, репетиторствуют, крутятся-вертятся, как шар голубой. В интернете гуляет напутствие историка Евгения Анисимова выпускникам Европейского университета Санкт-Петербурга (кстати, этот университет сегодня под угрозой: финансировался «иностранными агентами»). Там Анисимов честно рисует будущее российского ученого («Вы обречены вечно протягивать руку за подачками власти и богатеев, и до седых волос и необъятной лысины вы останетесь вечными «детьми капитана гранта»), — но все почему-то от напутствия в восторге.
Анисимов прав. Даже когда я преподавал в трех московских вузах разом, денег не хватало на аренду однокомнатной квартиры. Но я занимался перекрестным субсидированием: деньги за радиоэфиры позволяли квартиру снимать. Де-факто, я спонсировал МГУ, ВШЭ, Международный университет и далее по списку. Мне льстило быть спонсором отечественной высшей школы, на которую у государства денег нет и не будет, потому что государству с трудом хватает на дворцы, виллы, охрану и т.п. для государя и его слуг. Правда, до революции хватало на то и на другое, как, впрочем, и в Советском Союзе, — но, заботясь о сохранности глаза, не буду прошлое поминать.
Я пишу этот текст с простой целью — объяснить своим студентам из «Вышки», что больше не могу преподавать. В Москве у меня теперь нет радиоэфира, поскольку, как мне сообщили, непатриотичные ведущие не нужны. Мне казалось, спонсорство высшей школы — достаточный показатель патриотизма, но патриотами сегодня называют других.
Кроме того, у меня есть гордость. Получать в модном вузе меньше, чем школьный учитель, я готов: смежные специальности. Но получать меньше, чем дама с трассы берет за то, что в англо-саксонской культуре именуется blow job, — это уже извините. Все-таки губами и языком я владею куда более виртуозно. К тому же стоимость года обучения на журналиста в ВШЭ — 270 тысяч рублей, в МГУ — 265 тысяч. Не может преподаватель за несколько лет работы с трудом зарабатывать на год учебы, — и то, если не есть, не пить и ночевать на вокзале.
Можно играть с российскими университетами в международные рейтинги, можно переходить на болонскую систему, но преподаватель у нас просто в силу финансовых причин унижен и обижен — я даже не трогаю то, что наши университеты вообще большей частью не университеты, как в Америке и Европе, а госдепартаменты по временной занятости молодежи.
Российский преподаватель по сравнению с европейским и американским professor — во многом профессор кислых щей. Мне же им быть как-то поднадоело.
Пусть простят меня факультет медиакоммуникаций Высшей школы экономики, декан Быстрицкий и сам министр — но давайте в этом году без меня.
Впрочем, если будете сильно нуждаться в людях, владеющих артикуляционным аппаратом, могу дать телефоны девушек с трассы.
Дмитрий Губин
Источник: rosbalt.ru
