Я каких-то беженцев видел, повидал в своей жизни.
Первая была Вивиан Корвалан, кажется. Она выступала у нас в МГУ в 70-каком-то году на митинге солидарности. Со сжатым кулаком, и в то же время со слезой, которая сверкала в каждом из ее прекрасных глаз. Рассказывала про папашу. Который получил — с семьей — политическое убежище в СССР, в доме в Безбожном переулке (ныне опять Протопоповский, это были последние дома Союза Писателей, которые он раздавал своим членам), по соседству с Окуджавой. Который тоже себя считал перемещенным лицом: «Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант, в Безбожном переулке хиреет мой талант…» Не знаю как сейчас, а тогда Вивиан была необычайно хороша, но речь не об этом.
Еще был сокурсник, не из Чили, но тоже откуда-то из стран хунты (не киевской). Русская жена беженца показывала всем фотку с роскошным по тем временам домиком (два этажа, 150 метров), вот типа жилищный вопрос решен, но мы вынуждены ютиться в ДАСе (общага МГУ на ул. Шверника), поскольку из-за проклятых черных полковников нельзя поехать в страну.
Потом я повидал немало чилийцев и прочих им подобных — в ГДР, где их было множество, иные и на инвалидных колясках, типа после застенков хунты. Восточногерманские власти их привечали и охотно учили, и устраивали им пышные банкеты солидарности, на одном из которых я познакомился с роскошной… впрочем, это никому не интересно. Мы, студенты из соцлагеря, выпивали и сжимали друг друга в объятиях во имя дружбы народов.
Потом была пауза, а в 91-м я услышал мини-лекцию про грядущих вероятных беженцев. Сослуживец из, на тот момент, «Коммерсанта» в самый путч, когда мы начали делать подпольную антипутчистскую газету («Общая» она называлась), решительно от нас отмежевался и, как говорится, с вещами на выход.
— Зассал? — спросил я его добродушно.
— Не, я просто — как и всякий вменяемый еврей — позиционирую себя как неоконсерватор. То есть я против развала СССР, к которому приведете вы, демократы.
— Что так?
— Ну, Союз развалится, нацмены возьмут власть в своих республиках — и выгонят русских. А те побегут — куда? В Москву. И что они, гонимые и убогие, увидят тут, в столице? Как хорошо живем мы, евреи. В то время как они, русские, плохо живут, будучи беженцами. Ну, выселят меня из дому, восстанавливая справедливость. А оно мне надо?
(После путча он вернулся — дело проиграно, а на хлеб-то надо зарабатывать.)
Потом, скоро, я прям по этому прогнозу увидел беженца такого вот рода. Стайка таджиков (а где же русские, спросите вы, а я вас осажу) перевозила мои вещи на новую квартиру, случился переезд в лучшую сторону. И вот грузчики снуют, как муравьи, а один как подошел к книжному стеллажу так и застыл. Я подошел поближе посмотреть. Он брал с полки какую-нибудь книжку и держал ее в руках, приближал к глазам, только что не целовал. (Так я сейчас провожу время в винных магазинах. А когда-то тоже был книгочей-наркоман). Книголюб-грузчик повернул ко мне голову и оказался чисто русским. Отвечая по существу на заданные мной вопросы, он сообщил, что он русский профессор из Таджикистана, как начали давить, так сбежал, но в России ему сказали, что происхождение не считается, а все решает таджикский паспорт, вот и пусть теперь живет с беженцами в гараже, укрываясь тряпками, и зарабатывает нелегально копейки. Про это писал Солженицын — дескать, это страшное преступление, что русские бросили тогда своих, ни много ни мало 20 000 000 человек.
Я не спрашиваю, где тогда были теперешние казенные патриоты. Какие-то из них могут сказать, что они были еще маленькие тогда, — но не Лимонов. Про Лимонова тоже не спрашиваю, по кинохронике известно, что он в те годы стрелял из пушки по Сараево.
Не все беженцы дошли до России. Помню, Рамзан Кадыров мне рассказывал, что зазывает русских в свою республику, а то их как-то слишком мало, очень низкий процент, некрасиво получается. Нельзя сказать, что всех русских убили боевики, нет! Небось, больше погибло от родных авиабомб, которые не разбирают, кто под ними.
Целые лагеря беженцев видел я в Македонии перед наземной операцией на Балканах, в 1999 году. Это были в основном косовские албанцы, они спасались от Милошевича. Отвечали на мои вопросы, улыбались, фотографировались. Узнав, что я из русского СМИ — менялись в лице и начинали орать, проклинать меня:
— Вы, русские, такие же гады и убийцы, как сербы!
Тьфу.
Мне что-то похожее потом говорили донецкие беженцы:
— Укры все — нацики и фашисты!
— Но мне-то вы с какой целью это рассказываете? Я, если кто не в курсе, украинец, и к тому ж донецкий…
— Да? Ну, ты вроде нормальный, в виде исключения. А еще мы Кадырова любим.
— Рамзана? И вот, интересно, за что?
— Так он же нас защищает.
Та беседа меня реально развлекла, да.
Да вообще все, что про беженцев — все на нервах.
Господи, а еще же в Москве афганские беженцы были! Как я мог забыть! Размещались они в гостинице «Севастополь», им отдали здание. Там они и жили, и торговали, и готовили — для себя и на продажу — некие чебуреки с начинкой из картошки, дьявольски острые.
Помню, был там такой бывший полковник Абдулла. Когда-то он кончил в Москве бронетанковую академию. И вот он мне горько рассказывал про жизнь:
— Мы разрушили свои крепости, дома и деревья. Думали, что будет хорошо. А получилось плохо… (Я тогда, конечно, про Донбасс и не думал — И.С). Мы надеялись, что в Афганистане будет социализм, современное общество. А вместо этого я сейчас тут какие-то тряпки продаю, вот еще ножницы, щетка еще сапожная…
Он заводится, ему обидно, это все-таки оскорбительно для боевого полковника:
— Тряпки продаю, тряпки, понимаешь? Я танковый полк водил в атаку, а теперь вот что?!
Тут его дергает за рукав дама, она спрашивает, почем у полковника шнурки. Не с его ботинок, а на витрине. Полковник не отвечает, он мысленно ведет в атаку танки… Дама обижается и уходит. Она не видит в потрепанном пыльном киоскере танкиста-героя.
— А если б все сначала? — спрашиваю я. Не даму, а полковника.
— Если б сначала? Я по-другому бы воевал… Я, честное, слово, если меня какая-нибудь страна примет — больше никогда не приеду в Россию. Все, кончено. Хватит России…
Да что там полковник, я в «Севастополе» с генералом разговаривал! Вот как с вами. Зовут его Самад. Он доложил мне, что снимает на ВДНХ однушку и живет там с детьми, а их семеро. Детей тяжело в школу устроить…
— Нас даже зарегистрировать отказываются, нам бумажку не могут дать! 200 афганских генералов в России! Носильщиками работают. Тысяча человек — доктора наук! 300 журналистов! Они страшно обижены. На каждом углу милиция останавливает и забирает деньги. На нас охотятся. Мы просим только бумажку, и все. Так еще никто никогда никого не бросал!
Страшно жить. Я поймал себя на уколе счастья — хорошо, что я не (афганский) генерал!
Беженцев с Кубы я видел. Наблюдал, как они «мучатся» в Майами. Небось — цитирую Жванецкого — жалеют страшно! Там много кабаков и магазинов с якобы кубинской едой. С ненастоящей. Настоящую-то они делают из костей, которые продают по мясным карточкам. А по хлебным карточкам там все-таки честно продают по госцене хлеб.
Но самые главные в России беженцы — все ж русские. Титульной, как говорится, национальности. Нашел я их в Липецкой области. Село Ломовое.
Там устроилась коммуна русских, которые более или менее организованно и слаженно эвакуировалась из Казахстана, когда там поднялась волна национального казахского самосознания, в 1986-м — алё, помнит кто?
Предводительница их, Липа (Олимпиада) в красках рассказывала мне про тот исход:
— Мы взяли контейнер. В пути там разбились банки с вареньем, все вылилось на книги, кинулись крысы… Мы потом, как в Германии, жгли эти книги — недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили!
Жуть.
И вот они обосновались, получили ссуды, кредиты взяли, как-то построились. Основали швейную мастерскую и стали шить-пошивать, добра наживать, хоть плачь от умиления, вот надо ж, что бывает! Да что там мастерская — они сельхозтехники накупили и начали там всерьез хозяйствовать! Кажется, это был 99-й год, лихие типо 90-е.
Особенно меня там, не зря я в Липецкую губернию съездил — порадовал святой человек — Александр Афанасьевич Кострица, физик-ядерщик, надо же! Это к вопросу о том, кто бежит — уж всяко не бомжи.
Ему в России дали ссуду — 60 тысяч, на 10 лет, да без процентов! И вот он додумался деньги эти вернуть через год, сразу, как продал дом в Казахстане. А в липецкой деревне он только коробку поставил, на отделку уж не хватило, и стал он жить в пустующей сапожной мастерской, которая размещалась в сарае.
— А зачем же было сразу ссуду возвращать?
— Так есть же люди, которым хуже, чем мне, пусть им теперь дадут, а я уж обойдусь, выкручусь как-то…
У Кострицы изможденное, не очень здоровое лицо: он много работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он не любит. Легко себе представить, как постаревший Баталов снимается продолжение «Девяти дней одного года»: он играет нищего дедушку, который после всех своих великих научных открытий, сбежав от казахов, гоняется за курами во дворе своей хибары…
Какая красота. Какая красивая коммуна. Happy end, а?
Но вскоре коммунары… разругались вщент!
Стали чего-то там делить, писать заявления друг на друга, в одной семье мать с сыном перестала общаться. Кто украл, у кого?
Я беженцев, когда прощался и уезжал, спросил тогда:
— Чего вы больше всего хотите?
Я по простоте душевной был уверен, что ответ угадаю, да вот мудрости не хватило. Один из них ответил, а другие закивали:
— Мы больше всего хотим, чтоб нашей коммуне денег больше не слали! Потому что нам кажется: Липа их на себя тратит. Неправильно она деньги делит…
— Что ж, и правда все так плохо?
— Тяжело! Правда, в последнее время полегче стало: смотрим по ТВ на албанцев, и нам кажется, что мы в раю.
Круг замкнулся. Весной 99-го я летал за тридевять земель, чтоб посмотреть на беженцев, а к осени они добрались до РФ…
Выводов тут два.
Первый — всегда найдутся люди, которые живут хуже тебя, глянь на них — и тебе полегчает.
И второй.
Беженцы, как правило, быстро забываются. Тут та же тема, что в шутливом стишке: «Не грусти, что ты беременна — потому что это временно». Вот только что все газеты мира писали про беженцев, и вдруг — бац! Все затихло. А где ж они? Куда подевались? Как их и не было. Кто-то нашел работу и вполне устроился в жизни. Поди плохо отовариться в этнической лавке или съесть экзотический обед, еще и дешево! Кто-то вернулся на родину. Добровольно или выдворен. Что касается детей, так они подросли и влились в ряды местных, непонаехавших.
Кто-то — тут страхи были, ох, ненапрасными!!! — влился, да, в криминальные структуры, которые вечны. Иных, самых беспредельщиков, зарезали свои же, в разборках. Кого-то поймали и посадили, или пристрелили жесткие европейские менты, — я видел задержания в Амстердаме и Берлине, все настолько грамотно, что аж завидно.
P.S.
Сопоставил две новости. «В сирийский порт Тартус перебрасываются российские морские пехотинцы со штатной боевой техникой из состава 810-й отдельной бригады морской пехоты, дислоцирующейся в Севастополе». Вторая — про бегство из Донбасса Моторолы, с его фоткой, на которой он, как я понимаю, в форме морпеха. Так что, ждать новых беженцев из Сирии? В Крыму сезон подходит к концу, самое время отпускникам перебазироваться туда, где теплей… В нулевые я как-то заехал в Сирию, там много кто еще помнит русский! Мне на каждом шагу говорили, что с радостью примут русских военных, снова, и, подмигивая, делали комплимент — что мне идет штатское. Я думал, это все шуточки…
Игорь Свинаренко
Источник: polit.ru
