Журналистка из Финляндии Анна-Лена Лаурен жила и работала в России несколько лет. Несмотря на географическую близость России и Финляндии, жизнь в Москве стала для нее удивительным этапом в жизни, так как она многое узнала про местных жителей, местную культуру и другие особенности нашей страны. Она очень хорошо относится к России, но и не стесняется очень грамотно подмечать некоторые пороки русских. Анна-Лена написала много статей, посвященных этому этапу в ее жизни. В одной из статей девушка утверждает, что русские любят привирать, в другой — что они совершенно не умеют договариваться о встречах, в третьей, что Россия — страна недоразумений. Вот на третьей, как раз, мы и остановимся:
Россия — страна, в которой часто случаются недоразумения. Чаще всего они происходят при общении иностранцев и русских. Русские, или так называемые постсоветские граждане, живут в реальности, где постоянно присутствует какая-то путаница.
За этим стоят два фактора: склонность постсоветских граждан утаивать информацию и нежелание выяснять суть дела. Утаивание информации выражается в том, что если в данной ситуации надо рассказать про Х и Y, чтобы вторая сторона поняла, что к чему, рассказывают только про Х, а про Y ничего не говорят.
Поэтому жизнь в Москве полна невероятных сюрпризов.
Когда в этом году я продлевала визы своей семье, у меня неожиданно потребовали свидетельство о рождении ребенка.
Я запросила документы в городе Паргас (финский город Паргас, или Парайнен, — родной город журналистки, прим. перев.). Мне сообщили, что документы будут готовы к завтрашнему утру, в том числе будет проставлен апостиль. Мои родители обещали получить документы и сразу же отправить их срочной почтой DHL.
Но это еще не все: также требовался официальный перевод на русский язык. Я получила документы по электронной почте и переправила их в бюро переводов в Москве, чтобы они сразу же могли приступить к работе. Перевод следовало заверить у нотариуса.
Без его круглой печати визовый отдел не принял бы перевод, и на получение этой услуги тоже требовалось время. Времени оставалось не так много, потому что срок действия наших виз заканчивался.
В тот же день начальник бюро переводов Ашот позвонил мне и сказал, что ему нужны фотографии свидетельства о рождении ребенка и апостиля, чтобы сделать перевод в идентичной форме. Мой отец сфотографировал документы на телефон и отправил их мне.
Документы ушли срочной почтой DHL в Москву. А я сразу же отправила фотографии документов в бюро переводов.
Утро пятницы. Я с удовольствием подумала, что теперь у бюро переводов достаточно времени для того, чтобы сделать перевод и отнести его нотариусу. А мы получим официальный перевод со всеми печатями вечером в понедельник.
Через час Ашот ответил: «Очень хорошо, теперь ждем еще скан».
«Вам нужен скан? Почему же вы сразу не сказали об этом?»
«Потому что сначала нам были нужны фотографии».
Я прокричала, что документы будут находиться у почты DHL до понедельника, а мои родители могли бы отсканировать их и сразу же отправить электронной почтой, если бы мне об этом сказали.
«Такая важная задача решается поэтапно», — обиженно ответил Ашот.
Утром в понедельник я получила посылку DHL. Отсканировала документы и отправила их Ашоту. Он почти мгновенно ответил, что перевод с печатями можно будет забрать из бюро переводов в 15:00.
Прием в миграционной службе заканчивался в 17:00. Времени было в обрез, но я надеялась, что успею.
В бюро переводов выяснилось, что за то время, пока я трижды посылала документы — в оригинале, фотографии и отсканированные копии — переводчик, конечно же, успел все перевести, но забыл отправить нотариусу одну страницу.
Я заорала во все горло. Секретарь бюро переводов распечатал отсутствующую страницу таким мелким шрифтом, что разобрать написанное было невозможно ни при каких условиях, и приклеил ее снизу листа, где еще оставалось место.
Я взяла такси и сдала документы в визовый отдел Миграционной службы за десять минут до окончания его работы.
Во всем этом процессе было две проблемы. Первая — утаивание информации, вторая — халатность. И того, и другого избежать практически невозможно, как бы вы ни старались.
Стану ли я снова обращаться в бюро переводов Ашота?
Стану. Потому что теперь я знакома с ним и знаю, что у него есть хорошие связи с нотариусом. Я также узнала о некоторых других нюансах этого процесса.
Может быть, кто-то другой решил бы этот вопрос еще лучше, но и у этого человека были бы свои нюансы.
Нюансы Ашота я узнала. В следующий раз это поможет мне сэкономить время.
Недоразумения могут возникнуть и из-за того, что русские часто используют слова, искажая их первоначальный смысл. Когда пару недель назад я была в ресторане со своей хорошей подругой Ольгой, та пожаловалась, что суп был совсем холодным. Я попробовала суп. Он был теплым.
«Этот суп не холодный», — сказала я.
«Нет, он холодный, — возразила Ольга. — Ну ты же знаешь, что если по-русски говорят, что суп холодный, это значит, что он не горячий как кипяток!»
По мнению Ольги, все, что не горячее как кипяток, — холодное. Если речь идет о супе.
Для нее главным является не значение слова, а ее собственное отношение к тому, каким должен быть суп. Он может быть или как кипяток, или непригоден для еды.
Такое черно-белое восприятие обычно в российской культуре ведения разговора. Это способ донести мысль так, чтобы ее правильно поняли другие. Именно поэтому мне удалось быстро получить исправленный перевод. Маленькая истерика в нужный момент в России может творить чудеса.
