Какие исторические векторы сошлись в точке, породившей «путинское большинство»? Безнадежен ли диагноз «ватник»? Где сходятся интересы верноподданной массы и «либерастов» в современной России? Ответы на эти вопросы искал политический обозреватель портала «Тайга.инфо» Алексей Мазур. Мы публикуем его выводы о русских патриотах, впервые представленные в статье на портале «Тайга.инфо».
Если вы считаете, что Россия набирает вес и уважение в мировом сообществе, что все проблемы — только от происков Запада, который нас ненавидит (а также — от либералов), что подписанные договоры и обязательства соблюдать не надо, если они противоречат интересам России, а интересы ее состоят в расширении границ и в усилении влияния в мире, — убедительно прошу дальше не читать. Этот текст не для вас, а для тех, кто считает по-другому. Это мысли жалкого меньшинства для жалкого меньшинства, которое идет не в ногу, не испытывает патриотического прилива и вообще не очень понимает, как дальше жить в стране, которая вдруг сошла с ума. Не читайте дальше и не комментируйте.
Стерильность нулевых
В середине нулевых картина была вообще очень грустная. Политическая система выстроилась и «закуклилась». Все, кто что-то мог и хотел, успешно в эту систему встроились, каждый имел свою делянку. «Простой народ» был доволен стабильностью и экономическим ростом, а вопросами политики, перспектив страны не интересовался. Интеллектуалы, не имея почвы для своих идей, приуныли и приспособились. Практически исчезла политическая мысль как таковая. Тиражи журналов, писавших о проблемах политики, исчислялись на всю страну несколькими тысячами экземпляров.
В конце 2003-го я вернулся в Новосибирск из Москвы и обнаружил, что в городе осталось всего несколько десятков (максимум — две сотни) общественно-активных людей. Нет, конечно, было много депутатов, партийных активистов и «общественников при власти». Но вот тех, кто тратил свое время, силы и деньги не ради мандата, власти и денег — таких было отчаянно мало.
Если только таких людей считать «народом» (как у Солженицына — «в народ отбирают поштучно»), то Россия 2005-го была выжженной пустыней, населенной небольшими горстками людей, существенную часть которых составляли люди с пограничной психикой и весьма экзотическими взглядами.
«Нормальные люди» в то время считали политическую деятельность грязной и бессмысленной, а общественную — просто бессмысленной.
Тем более, что строгой границы между политической и общественной деятельностями никогда не было.
Пик «путинского консенсуса» пришелся на 2007-й год, когда избирательная кампания в Госдуму шла под флагом «плана Путина». Подозреваю, что никто из 64%, отдавших тогда свои голоса за «Единую Россию», сегодня не сможет четко сформулировать, в чем именно состоял тот план, за который они голосовали, и насколько он реализован. Но де-факто всем было понятно — план в том, чтоб всё оставалось, как было. Чтоб не вернулись ужасные 90-е.
Лишь бы не девяностые
Роль ужасных 90-х крайне важна в деле стабилизации режима и обеспечении его массовой поддержкой, потому остановлюсь на ней подробнее. Одна из версий, почему Сталин победил Троцкого и прочих перманентных революционеров, состоит в том, что народ устал от революций, хотелось «нормальной жизни», которую «умеренный» Сталин вроде как и обещал, в отличие от Троцкого. То, что народ оказался обманутым в своих ожиданиях, ничего в данном случае не значит. Чем кончится «путинская стабильность», мы ведь тоже не знаем.
Противостояние Сталина и Троцкого было давно, что думали граждане страны Советов в то время, мы точно сказать не можем. Поэтому приведу другой пример. В 2004-м мне довелось побывать на Камчатке, которой управлял один из немногих губернаторов-коммунистов Михаил Машковцев. Избран он был в 2000 году. А предыдущее руководство региона было настолько бездарно (или настолько воровато), что допустило отключение зимой в Петропавловске-Камчатском света и тепла. Этих отключений было два или три по несколько дней каждое, и они произвели на население региона такое впечатление, что Машковцева потом переизбирали только потому, что «при нем не было отключений». Отсутствие значимых достижений, развития, наличие коррупционных скандалов не имело значения.
Но после 2007-го, а особенно — после 2008-го, начался рост гражданской активности. Сначала автомобилисты, потом мамочки за детские сады. К 2010-му раскачались и обманутые дольщики. Что характерно, «ни одно гражданское движение не возникло по профессиональному или «классовому» признаку.
Самым массовым и заметным движением в Новосибирске оказалось «Пенсионеры за достойную жизнь», протестовавшее против отмены части льгот на общественном транспорте. Потом, в 2011-м, всех «накрыло» борьбой «за честные выборы», которая, с одной стороны, вовлекла в общественную жизнь Новосибирска новые сотни активистов, а с другой — положила начало политическому расколу в обществе.
Федеральная власть стала активно и умело вбрасывать в политическую повестку темы, вносящие раскол не только между активным меньшинством и апатичным большинством, но и внутри самого меньшинства.
Местная новосибирская повестка дня оказалась отодвинута и заслонена повесткой федеральной. Особенно после Майдана и последующих событий на Украине.
Явление большинства
До 2011-го и 2012-го еще казалось, что траектория развития России может стать «нормальной». Постепенно растущее гражданское общество будет постепенно «сдвигать» границы неофедальной и архаичной системы власти, и, в конце концов, власть либо трансформируется в более современную, либо сменится.
«Всплеск» 2011-го оказался опасен тем, что на сцену неожиданно и массово вышли «новые люди», не имевшие опыта политической и гражданской деятельности. Их представления о политике были наивными, а потому — радикальными. Реакция власти на радикализм протеста получилась еще более радикальной. А потом Майдан, Крым и шабаш пропаганды.
И тут на политическую сцену вышла еще более массовая сила, имеющая еще более наивные и более радикальные взгляды — то самое «путинское» или «крымское» большинство. И с точки зрения той части меньшинства, которое за прошедший год не присоединилось к большинству (а многие — присоединились, по убеждению или по расчету) теперь все выглядит даже ужаснее, чем в нулевых. Тогда «вертикаль власти» базировалась на довольном безразличии большинства, а теперь — на его восторге по поводу присоединения Крыма и на совместной с властью ненависти к «либералам».
В либералы теперь записывают почему-то все нелояльное меньшинство, хотя в нем не только либералы. И не все либералы — нелояльны. Но текущий момент требует малого числа красок, желательно все уложить в черные и белые цвета.
До 2014 года многим казалось, что все зло — во власти и ее недостатках. 2014-й явил многие признаки фашизма в России. О том, что фашизм не равнозначен нацизму (который многие ошибочно считают «типичным» фашизмом) подробно писал в своем многосерийном блокбастере«Фашизм под гжель и хохлому» Дмитрий Холявченко. Я же лишь в очередной раз отошлю к 14 признакам фашизма от Умберто Эко. Любой желающий может убедиться, что 11 из них в России уже представлены.
И что мы видим? Современный российский полуфашизм — не только прихоть правящей верхушки и ее пропагандистов, он имеет живой отклик в народной массе, в том самом большинстве, на которое, вроде бы, должна опираться демократия. И вот вопрос — может и правда, свобода и демократия — не для России? Может, прав был Александр Сергеевич?
Предпосылки фашизма
Через ту или иную форму фашизма прошли почти все европейские нации. И нынешний российский режим до фашизма все же не дотянул (будем надеяться — и не дотянет), хотя предпосылки весьма существенны. Крах империи, чувство национальной обиды, постоянные попытки бывших национальных окраин, ставших независимыми государствами, ущемить и выдавить русское население. К этому добавился слом жизненного уклада, потеря хоть и во многом бутафорских, но все же привычных советских социальных институтов, пресловутая «атомизация» общества.
Дмитрий Холявченко указывает на то, что корпоративизм является одним из столпов фашизма. Но я бы сказал по-другому. Не сам корпоративизм, а разрушение предыдущего корпоративизма, стремление вернуть его, если не реально, то виртуально.
Европейский фашизм первой половины двадцатого века был вызван быстрой урбанизацией, разрушением привычного для большинства населения сельского уклада жизни, в котором все было просто, понятно и привычно. Покинув сельскую общину, человек оказывался беззащитен и одинок в новой городской реальности. Ему хотелось снова стать частью корпорации, получить надежность, защищенность и поддержку.
Точно так же советский человек в 90-е годы вдруг оказался выброшен в «дикий капитализм». В одночасье исчезли профкомы, парткомы и «народные контроли», куда можно было пожаловаться.
Вместо повседневной и докучающей опеки позднетоталитарного государства возникла пугающая социальная пустота, в которой можно было спиться, сойти с ума, заболеть и умереть, но никто не обратил бы на это внимания.
Параллелей между Россией 90-х годов и Веймарской республикой можно провести множество — вплоть до гиперинфляции. Но Германия скатилась до полноценного фашизма (в экстремальной его форме) за 15 лет, а Россия — нет.
Большинство — еще не народ
И для понимания будущего России, возможных вариантов ее развития, крайне важно ответить на вопрос — какова природа большинства, почему его политическое поведение столь далеко от цивилизованных форм, насколько это фатально для возможности построить, наконец, русскую демократию?
Высказываясь честно на столь деликатную тему, почти невозможно избежать обвинения в «русофобии». Сразу хочу предупредить подобные обвинения — нет, я не считаю русский народ ущербным, неспособным к демократии или строительству национального государства. Собственно говоря, русский народ уже не раз доказывал свою силу и свои способности. И мы видим, что «цивилизованные народы», те же немцы, в определенные периоды своей истории скатывались к таким дикостям, какие и предположить было нельзя.
Второй момент, и это уже мое убеждение — большинство, даже и столь значительное, как 90%, не является народом. Если вы изымете из народа всех писателей, ученых, художников, журналистов, общественных деятелей и политиков, он уменьшится всего на несколько процентов. Но это уже не будет народ. Это будет масса населения, электорат, из которого спустя годы и поколения, может быть, появится новый народ.
Нечто подобное произошло в России в начале двадцатого века, по итогам гражданской войны. Сегодня мы видим, что нет прямой связи между мирами Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова и миром советской России. И это не объясняется только лишь диктатурой коммунистической партии. Вот уже двадцать пять лет как нет диктатуры, а где чеховские и тургеневские барышни? Где офицеры, стреляющиеся на дуэли? Где купеческое слово, которое крепче чугунной цепи?
Советская власть, которая называла себя «народной», на деле все время своего существования старательно препятствовала тому, чтобы народ сформировался.
Горизонтальные связи без контроля со стороны партийных органов запрещались и преследовались. А народ — это не только и не столько люди, сколько именно — связи между ними.
С одной стороны, советский человек был вовлечен во все эти профкомы, месткомы, комсомолы и КПССы, а с другой — не мог доверять никому, даже близким. История о Павлике Морозове — однозначный посыл детям «стучать» на родителей. Советская власть пыталась «перемолоть» даже семейные и родственные связи, заменяя их щупальцами системы.
Перемолоть удалось вполне — нынешний кризис семьи в России носит куда более острый характер, чем в «распущенной Европе» или в США. У нас на 100 браков 80 разводов, да и рекорды по числу абортов.
Была уничтожена и поставлена под контроль РПЦ, и сейчас она скорее является министерством религии и морали.
Диктатура пролетариата уничтожила и выгнала из страны не только «дворян», «буржуев» и прочую старорежимную интеллигенцию, но и всех тех, кто участвовал в революции, но не встроился в большевистскую вертикаль власти. Нестор Махно — самый известный пример, но подобных командиров были сотни и тысячи. Позже, в двадцатые и тридцатые, «под нож» пошли уже сами большевики, те из них, кто оказался не способен колебаться вместе с линией партии.
Так что за годы советской власти народ оказался не только хорошо «деструктуризирован», но и «дезинфицирован».
Причастность и самоуважение
Каждый приучился выживать самостоятельно, каждый сам по себе. Родственные связи распались и почти ничего не значат. Посмотрите, сколько стариков брошено собственными детьми. У нас нет нормальных профсоюзов, не возникли новые массовые политические партии. Средний россиянин считает, что от него ничего не зависит, и что на государство и общество невозможно повлиять.
Но человеку необходимо чувствовать свою принадлежность к какой-то группе. Необходимо себя самоидентифицировать. — принадлежность к нации, к стране, которые наделяются некими сакральными и мифическими характеристиками: «Русские не сдаются», «Мы своих не бросаем», «Мы за справедливость», «Мы всегда были правы в истории».
Не имея ничего устойчивого и надежного в своей реальной жизни, человек держится за подобные мифы, как за последнюю возможность для самоуважения. Отбери у него (когда он и не жил-то вовсе), и что останется?
И это — один из ключей к пониманию природы большинства. Человек не может жить без самоуважения. А по факту большинству россиян себя не за что уважать. «Ничего не вижу, ни в чем не участвую», «моя хата с краю», терпимость ко лжи, обману, мошенничеству, участие или сочувствие к мелкому воровству — все эти привычки, приобретенные за годы «выживания» при тоталитарном режиме, не способствуют самоуважению. Необходим компенсирующий фактор — «Зато мы — великая держава», «Зато мы победили фашизм».
Человек как животное
Разрушение всех социальных институтов, «атомизация» общества имеет еще одно важное следствие — индивидуум остается без «цепей цивилизации», его поведение и его взгляды все больше начинают определяться природой человека. Той природой, которая есть на самом деле, а не которую выдумали себе прекраснодушные гуманисты.
Человек как вид формировался в борьбе групп людей друг с другом. История человечества насчитывает не несколько тысяч лет, а гораздо больше. Минимум десятки. И эти десятки тысяч лет шла война на уничтожение, а геноцид был привычным явлением.
Где наши братья по разуму, населявшие Землю еще тридцать тысяч лет назад? Где неандертальцы, которые оплакивали своих умерших, кладя в их могилы цветы, и оставили прекрасные рисунки, которые украшают пещеры Европы? Где загадочный денисовский человек? Да и зачем так далеко заглядывать? Почитайте про истребление индейцев Америки испанцами и англосаксами или алеутов русскими.
В природе человека — делить людей на «своих» и «чужих». В природе человека — вставать на сторону «своих», не задаваясь вопросом, кто прав. В природе человека — в случае войны «чужих» не считать людьми.
В случае Крыма и востока Украины наше большинство вело себя, как нормальные люди. Это нормально — быть на стороне «своих», это нормально — радоваться воссоединению с ними, это нормально — ненавидеть «чужих», забывая, что еще вчера они были «своими».
А вот что ненормально — это ставить какие-то там «международные принципы», какие-то там «договора» выше солидарности «со своими». Ненормально считать, что «свои» могут быть неправы.
Эта «ненормальность» — плод развития цивилизации, итог тысячелетнего, крайне медленного прогресса. Благодаря этой «ненормальности» сегодня большинство жителей Земли живет в состоянии мира.
А еще двести лет назад нормой были постоянно идущие войны.
Большинство и система международной безопасности
И вы что, хотите, чтобы «советский человек», доведенный почти до состояния одичалости (а кто знает, что такое «дедовщина», согласится, что это реальное возвращение к первобытным нравам) «вдруг» встал выше своей природы и признал современные принципы международной безопасности более важными, чем солидарность со «своими»?
Советский человек, при всей его «новодикости» привык в этих вопросах доверять государству. Сказало государство, что Курилы наши, значит наши. Сказало государство, что остров Тарабаров — китайский, значит, так и надо.
Сказал Путин, что Крым — украинский и нет планов по его присоединению, значит — украинский, хотя и обидно. Передумал Путин — ура, Крым наш!
Все эти сложности насчет статус кво и реакции международного сообщества «делегированы наверх». Доверять в таких вопросах Путину куда как проще и естественнее, чем слушать голос каких-то отщепенцев (а тем более — вникать и читать соответствующие документы ООН самостоятельно).
Воссоздание цивилизации
Все вышесказанное в принципе можно уложить в цитату из Булгакова: «Люди как люди. Любят деньги, но это всегда так было. Ну, легкомысленны, ну, что ж… И милосердие иногда стучится в их сердца… Обыкновенные люди… В общем, напоминают прежних… Квартирный вопрос только испортил их». Кроме квартирного вопроса, еще несколько миллионов доносов, дефицит и привычка сосуществования со злом. Последнее, наверно, самое неприятное в нашем большинстве. Ложь воспринимается как норма, она не вызывает неприятия, но и наоборот — даже и некоторое одобрение. Каждый представитель большинства точно знает, что Путин ему врал и врет, но не испытывает по этому поводу ни малейшего дискомфорта, это абсолютно не сказывается на степени одобрения президента.
Неверие в какие-то международные соглашения проистекает из общей убежденности, что законы — это лишь прикрытие для реальной системы власти, построенной на лжи и грубой силе. Ведь представитель большинства на протяжении всей своей жизни только такую систему власти и видел, потому у него и в мыслях нет, что это ненормально.
Включение в мозгу каких-то «абстрактных принципов» — это и есть тот «оселок», который отделяет большинство от меньшинства. Если по газону идет тропинка, представитель большинства даже не задумается над тем, что по газону ходить нельзя.
Урна для бычков под табличкой «Не курить» — вот символ российского правосознания.
Поэтому вранье власти — это норма, все так делают. Обратите внимание, что апологетика российской политики сегодня строится по принципу «а они тоже так делали». И каждый раз приводятся те или иные прецеденты нарушения международных норм. Но необходимость сохранения и поддержания норм не обсуждается! Раз вы так сделали, значит и нам можно. Точка.
И это находит понимание и одобрение большинства, которое именно так привыкло вести себя на бытовом уровне. Колеса снимаете? Хрясь по лобовому стеклу — ну а я магнитолку заберу. Это из анекдота о том, как мужик колеса на своей машине менял. Гипербола, конечно, но характерная.
Средний представитель российского большинства не так уж плох и безнадежен. Уверен, если как следует «поскрести» среднего европейца, то там обнаружится и ксенофоб, и гомофоб, и дикарь со всеми вытекающими. Та же «дедовщина» — не только российское явление. Только он держит свои чувства «при себе», опасаясь возмездия государства и негодования общественного мнения. Как собственно, супружеская верность объясняется вовсе не тем, что верные мужья не хотят других женщин.
У нашего большинства за двадцать лет произошел огромный прогресс после деградации 90-х. Помните моду на «братков», малиновые пиджаки и все такое? Куда делись многочисленные «гопники»? Эта субкультура практически исчезла — без всякого влияния государства, школы и формальных социальных институтов. Люди, творившие страшные дела в 90-е, нынче не просто стали респектабельными, они реально отшатнулись от беспредела и не любят о нем вспоминать.
Машины не взламывают во дворах, а мусор нынче не выбрасывают из окон. Да и шприцов стало валяться куда меньше.
Элемент «воспитания» граждан — важная, но далеко не единственная составляющая цивилизации.
На 90% цивилизация — во внешних связях и институтах. Одно дело, когда человек вовлечен в разные сообщества, принимает реальное участие в решении местных проблем. Другое дело — когда все это находится для него «в параллельном мире», по ту сторону телевизора.
Несколько лет назад я проводил фокус-группу, на которой спрашивал собеседников, кто представляет их и их интересы в политической системе. Между прочим, все участники группы были с высшим образованием. Никто из них не мог дать ответа. Мне было интересно, и я стал подсказывать. Партии? Нет. Общественные организации, профсоюзы? Нет. Кто-нибудь из друзей, знакомых? Нет. И тут, наконец, один из участников сказал: «Путин». И все радостно закивали и заулыбались: «Путин, Путин».
Для них это была такая шутка, удачно найденный выход из неловкого положения. Но, по сути, вся сложность современного общества заменена простейшей социальной конструкцией — одинокий россиянин из большинства и Путин как его единственный представитель в политической системе страны.
По-хорошему, должно быть по-другому. Обычный нормальный человек должен знать представителей местного сообщества и понимать, кому из них он доверяет. И ориентироваться на их мнение в сложных вопросах, в которых сам разобраться не может.
В силу малочисленности активных граждан и высокого уровня недоверия в обществе такая социальная система рождается крайне тяжело и непросто. Но все же процесс пошел.
Он пошел, был замечен властью и осознан ею как проблема. И эта проблема была решена — путем смены повестки дня и раскола общества. Причем линия раскола в существенной степени прошла между большинством и нелояльным меньшинством, что препятствует возникновению горизонтальных связей. Та часть меньшинства, которая приняла новую повестку, была «канализирована» на поддержку Донбасса и на борьбу с «Майданом».
Но, как бы ни развивалась ситуация, сколько бы ни было еще «волн» пропаганды и противостояния,
выход из современного российского тупика — только в воссоздании новой социальной ткани, в налаживании новых социальных связей.
Нам надо учиться видеть друг в друге не только «ватников» и «либерастов», но и людей, с которыми у нас общие проблемы и общая страна.
Алексей Мазур
Источник: openrussia.org
