Является ли Россия республикой? С точки зрения руководящего сословия, это такой же малозначительный вопрос, как и вопросы о том, действуют ли у нас законы и выбираются ли должностные лица. Самое интригующее, что народ этим тоже не озабочен.
Этими днями мы могли бы, если бы захотели, отпраздновать очередную годовщину установления в нашей державе республиканского строя.
В 1917-м, в середине сентября по новому стилю, в России была официально упразднена монархия («Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи…, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Российское государство, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую республику»).
С тех пор при всех сменявших друг друга режимах в нашей державе сохранялась республиканская форма правления. Закреплена она и в 1-й статье действующей Конституции. Казалось бы, вот она — почти уже вековая, скрупулезно соблюдаемая национальная традиция, самая что ни на есть скрепа, которая так и просится, чтобы ее закрепили в памяти народной в качестве государственного праздника. Но, в отличие от Дня программиста, узаконенного в 2009-м президентским указом, и в нынешнем году весело отмеченном 13 сентября, Дня республики в российском праздничном календаре не существует.
Недосмотр? Нет. Никакого «единодушного и восторженного признания республиканской идеи» ни в верхах, ни в низах сегодня нет. Потомков династии Романовых весьма чтят за сам факт их дальнего родства с правившими некогда царями. Президента Путина охотно сравнивают с монархом, и это не считается обидным. На прямой вопрос: «Республика ли у нас?», рядовой россиянин, пожалуй, пожмет плечами. Как и на вопрос: «Федеративное у нас государство или унитарное?» Не все ли, мол, равно, и к чему эти формальности?
Последние пару десятилетий список «этих формальностей» неуклонно рос, и сегодня в нем, кажется, есть уже все государственные и общественные институции и установления. Ничего настоящего и некамуфляжного вокруг просто не осталось. За вычетом одного. Так сказать, системообразующего.
Социолог Александр Филиппов назвал наш строй «государством начальства». По-моему, эта формула гораздо полнее объясняет нынешнее российское общественное устройство, чем все замысловатые классификации, о которых спорят лучшие наши столичные и провинциальные интеллектуалы («гибридный режим», «имитационная демократия» и т.д. и т.п.)
На смену общественному договору нулевых лет («начальству — все, что оно хочет; простонародью — сытость») внедряется более жесткий и суровый договор десятых годов («начальству — все, что оно сумеет ухватить; простонародью — только то, что оно захочет ему пожаловать»). Держава обеднела и поссорилась с внешним миром, и именно этот момент привилегированные сословия сочли подходящим для попытки внедрить утопию, к которой они давно тянулись, но раньше стеснялись открыто навязать народным низам. Теперь не стесняются.
Начнем с пустякового. Несколько дней назад подсанкционный певец и политик Кобзон уехал лечиться в Италию, получив в порядке исключения разрешение на въезд. Я не разделяю чувств тех, кто из-за этого негодует. Дело, в конце концов, гуманитарное. Раз есть деньги, пусть едет, куда хочет, и лечится. Интригует другое — публичность акции. Отъезжающий Кобзон открыто и с явным нажимом утверждал, что она совершается по высочайшей протекции («Я благодарен Путину. Благодаря его вмешательству мне дали медицинскую визу»). И это совершается на фоне заявлений медицинских чиновников о нежелательности отправления рядовых граждан на лечение за рубеж и о том, что рассчитывать на казенную поддержку таких поездок не стоит даже в самых вопиющих ситуациях. Демонстративное проведение черты между «начальством», к которому безусловно принадлежит легендарный певец, и простолюдинами подразумевает уверенность, что эти самые простолюдины знают свое место и не обидятся. Или, по крайней мере, стерпят.
То же самое и с гримасами правосудия последних недель. Некоторым жаль, что Евгению Васильеву освободили, так и не дав ей по-настоящему посидеть. Мне — нет. В конце концов, она никого не убила, а людей с такими или гораздо большими провинностями, как у нее, тысячи, и никто их не сажает. Впечатляет не этот пример почти полной неподсудности человека из начальства, а совершеннейшая безнаказанность других, рангом повыше. Следствие вроде бы подступилось к заказчикам убийства Немцова и нападения на Кашина, а потом взяло и отступилось. И, опять же, — публично, у всех на виду. В «государстве начальства» подданные должны не только догадываться, но и видеть в упор, что законности нет ни для низших, ни даже для привилегированных. Есть только перетягивание каната, в котором побеждает тот начальник, который сильнее других.
250 лет назад в Англии публично повесили лорда, который убил своего слугу. У высших и низших классов там были совершенно разные права, однако законы чаще соблюдались, чем нет, и это давало низшим слоям шанс со временем добиться равноправия. Наше нынешнее правосудие такого шанса не дает. Оно вообще не нацелено на выполнение законов.
Так же, как наша избирательная система в сегодняшнем своем виде просто не приспособлена к тому, чтобы путем эволюции превратиться в свободные выборы. «Единый день голосования» напомнил, что выборность в «государстве начальства» — такая же условность, как и республиканизм, федерализм или правозаконность. Конкуренция за должности и кормления есть. Она даже обостряется по причине уменьшения национального богатства, которое можно пустить в раздел. Но это не политическая борьба, которая происходит вокруг общественно значимых решений. Это просто схватка за ресурсы, и притом схватка верхушечная.
Сенсационные выборы иркутского губернатора, на которых предстоит второй тур, ошибочно трактуют как всплеск демократии. Те, кого воодушевила относительная неудача действующего иркутского наместника Ерощенко, почему-то мало интересуются политическим смыслом его схватки с коммунистом Левченко. Может быть, потому, что этого смысла нет. Да, есть личная борьба за кресла. Есть борьба начальственно-коммерческих кланов. Но очень мало сверх того. Сергей Левченко — такой же абсолютно системный человек, как и его оппонент. Он тоже — «начальство», и очень давнее. В качестве депутата Госдумы он неотличим от тамошнего подавляющего большинства, которое по всем серьезным пунктам высказывается одинаково. Достаточно посмотреть, как он голосовал за «Закон Димы Яковлева» и за все прочее в том же духе, чтобы понять, насколько это примерный начальник и стопроцентный человек вертикали. Единственный, пожалуй, плюс в том, что Левченко за выборность городских мэров, повсеместно отменяемых президентской администрацией. Но и за этим стоит не народный демократизм, а оскорбленные чувства провинциальной номенклатуры, которую столичная бюрократия пытается выдавить из привычных вотчин.
Иркутская история из той же серии, что и весенняя калининградская сенсация. В мае, на муниципальных выборах в Балтийском районе, местная номенклатура, манипулируя марионетками-избирателями, провалила кандидатов губернатора Николая Цуканова. Никакого отношения к народоправству это не имело, как и состоявшееся только что триумфальное переизбрание самого Цуканова избирателями той же области на губернаторскую должность.
О том же повествует и неудача антисистемной Демкоалиции сначала в попытках выдвинуть своих кандидатов в нескольких регионах, а затем — в Костромской области, единственной, где их пустили на выборы. Не хочу участвовать в увлекательном споре о допущенных оппозиционерами агитационных ошибках и неубедительности их политической программы, хотя подозреваю, что и ошибок хватало, и программа была так себе. Но куда важнее искусственность самой ситуации, когда агитаторы вместе со своей программой приезжают из столицы и взывают к местным избирателям, в толще которых не сформировано никаких коллективных интересов и запросов на политические программы. И если ничего этого нет, а есть только вялое и неуверенное недовольство местной номенклатурой, то оппозиционеры ищут там, где не прятали, и ошибочно принимают брюзжание пенсионеров за народную волю.
Пока народ соглашается с приниженной ролью, которую ему сейчас предписывают совершенно открыто и безо всякого прежнего камуфляжа, выборы у нас могут быть только условностью. Только тогда, когда в защиту свободных выборов на улицы выйдут массы людей, они перестанут быть клановым междусобойчиком.
Гадать о запасах народной кротости можно без конца. Ее нельзя измерить. Однако можно приблизительно замерить хотя бы степень понимания людьми того факта, что они живут именно в «государстве начальства», а не в каком-то другом.
Преобладающая часть публики, как известно из опросов, выражает, хотя бы на словах, доверие Владимиру Путину. Но вот, как эти же люди отвечают на вопрос «Левада-центра»: «Интересы каких слоев населения выражает, на ваш взгляд, Владимир Путин?» (можно было выбрать несколько вариантов). Первые четыре по популярности варианта — это начальство: интересы силовиков (42%), интересы олигархов (31%), интересы чиновников (28%) и интересы директорского корпуса (24%). Еще 23% опрошенных предположили, что он выражает интересы среднего класса, который опросная служба не совсем последовательно расшифровывает как «людей с доходами выше среднего». На сегодня люди, классифицированные по такому принципу, — тоже в большинстве своем мелкое начальство, от школьных завучей до полицейских офицеров низового звена. И только 16% опрошенных граждан считают, что Путин выражает интересы «всех без исключения», 14% — интересы «простых людей» и 7% — интересы интеллигенции.
Так что народ очень неплохо понимает, где живет. Но своими искренними или показными изъявлениями доверия не только вождю лично, но еще и премьеру, и правительству, и даже партии «Единая Россия» подает сигнал, что смиряется с системой и готов обитать на птичьих правах в «государстве начальства».
По мере того, как дела будут ухудшаться, смирение станет убывать. Первые признаки уже видны, и вряд ли этот процесс затянется на много лет. Система, которую соорудило для себя привилегированное сословие, не выглядит прочной. Главная опасность, которую несет в себе эта начальственная утопия, даже не в самой по себе ее тупиковости, а в том, что высшие классы дали себе зарок не искать выхода из этого тупика.
Сергей Шелин
Источник: rosbalt.ru
