Масштабный лексикограф, фольклорист; моряк, военный; доктор медицины (хирург-офтальмолог), ратующий за альтернативные методы лечения; мужчина энциклопедического ума. Ведь что такое прославленный на весь честной свет Толковый словарь Даля как не тончайшая диалектическая энциклопедия русской жизни?
Его Словарь и сборник пословиц, – наряду с солидным литературным наследием, – содержат невероятный запас сведений и знаний о народном быте и нравах. Тем более ценных, что многие из них давно исчезли. Образованнейший и деятельнейший человек XIX в. Владимир Иванович Даль – несомненно знаковая фигура. Вклад его в мировую культуру непререкаем! Не зря 2001 год – двухсотлетие этнографа – был объявлен ЮНЕСКО международным годом Даля.
С детства рукастый, «додельчивый», Даль с младых ногтей знал азбуку горного, военного, врачебного дела. Вполне представлял себе ремёсла гончаров, стеклодувов, плотников: навыки те прививал детям датчанин-отец, добровольно и окончательно выбравший Россию домом. Даль-старший стопроцентно лоялен народу, империи, обычаям, налогам и даже климату. Что надёжно и прочно завещал потомкам.
Следуя отцовским заветам и совету В. Жуковского Даль, повторяя отцовский опыт, уехал на службу в оренбургскую глушь: «Запихай меня лучше, как шапку, в рукав жаркой шубы сибирских степей», – скажет он позже о своём ошеломлении от внезапного ареста за «Русские сказки», запрещённые в связи с подлым доносом в 1832. Истый государственник, истово верующий, власти он служил по-отцовски искренне, – и ему была невыносима мысль, что кто-то, а тем более власть, ему не доверяет!
Владимир вырос многогранным, начитанным, внимательным к деталям, но очень непростым по характеру человеком. С одной стороны – Даль внешне открытый, весельчак и балагур, душа компании, её любимец. С другой – упёртый категоричный «маньяк»-трудоголик – сам в себе: отчаянный моралист, весьма осторожный в высказываниях, умеющий скрывать то, чего не нужно лицезреть окружающим.
Превосходно осведомлённый о посконном житии уральского казачества, он, – как и уральцы, – сознательно держит себя в жёстких дисциплинарных рамках, известных ему с юношеского морячества. Вплоть до казацкой мобилизационной готовности быстро перейти от мира – к войне.
Казацкие обрядовые традиции досконально отражены в энциклопедических очерках, включённых в словарь. Далю сильно импонировали их коллективные помыслы, чёткое распределение обязанностей меж членами общества, поделённого на когорты. Где каждая вещь и действие имели привычное название, участок, – зону ограничения, – и пóлку. Таков в быту и сам Даль: скрупулёзный, обстоятельно-филигранный, всё примечающий; живущий фиксируя и, если можно так выразиться, каталогизируя происходящее.
Уместно напомнить, что словарные лексикографические списки собирали многие современники. Это и Грибоедов, и Пушкин, Лермонтов. Позже Достоевский, будучи уже читателем Даля; правда, собирал бессистемно, урывками. На то были веские причины: от каторги до заманчивых пристрастий и любовных похождений.
В 1847 году Второе отделение Императорской академии наук выпустило академический словарь «Церковнославянского и русского языка». Который Даль подверг жестокой критике за кичливый официоз, изрядную «славянщину», её переизбыток, но… Было уже экзистенциально поздно. В 19 веке «церковнославянизмы» вышли далеко за пределы церкви: используясь в административных, законодательных, научно-воспитательных сферах. Разделить собственно русский и церковный языки – было невыполнимо! Да и рискованно к тому же, опять же по политическим соображениям.
Даль пошёл иным путём. Убрав из своего манускрипта совсем уж ветхие изречения. Исключив суффиксальные образования и сложения, достаточно продуктивные в церковнославянском.
Изыскания Даля растянулись почти на полвека. Поэтому современник, заглянувший в его труды, нашёл бы там практически все использовавшиеся им выражения, слова. Также слова, не слышанные вовсе: элементарно потому, что они были «неудобны», каверзны в применении. Но именно в том «неудобстве» – вся соль проекта.
Как ни прискорбно, после выхода Словаря, где первая роль принадлежит животному и растительному миру, аристократический свет практически не прислушался к Далю – не повернулся лицом к природе.
Вторая половина 19 в. крайне политизирована. Противоборствующие стороны находят вокруг лишь «квас да спирт», – по-лесковски, – а не «божью аптеку». Посему наиболее востребованными оказались лексические, литературно-публицистические средства, объясняющие политико-экономические взгляды, изводы и исходы.
Как сказано вначале, В. Даль немало поработал в Орловской губернии чиновником по особым поручениям – при генерал-губернаторе В. А. Перовском. Выросший и воспитавшийся в свободолюбивую эпоху Александра I, он имел чрезвычайно независимый характер. Пользовался большой самостоятельностью. Был инициатором сонм крупных начинаний.
Бурная литературная деятельность не раз приводила его к опале и дважды – к аресту.
Министр внутренних дел Л. А. Перовский (брат губернатора В. А. Перовского), честолюбивый и нетерпимый к проявлениям своемыслия, – невзирая на высокую оценку Даля в качестве чиновника, – вконец не выдержал и вызвал последнего на ковёр. (Уже после перевода в 1841-м из Оренбурга в Петербург, – авт.) Выдвинув ультиматум: «Служить – так не писать! Писать – так не служить!».
Даль, внешне почтенно согласившись, продолжил и служить, и писать.
