Пропагандисты похожи на опытных отравителей. Они незаметно добавляют яд в блюда, которые скармливают обществу.
Информационная война между Россией и Западом идет полным ходом, и ни одна из сторон не заинтересована в перемирии. Наоборот, началась борьба с «тяжелой артиллерией» этого противостояния — средствами массовой информации.
Показать полностью…
Недавно власти США потребовали, чтобы американский филиал телеканала RT был зарегистрирован в качестве иностранного агента. «Зеркальный ответ» со стороны России не заставил себя ждать: 15 ноября Госдума приняла законопроект, позволяющий относить все зарубежные СМИ к категории иноагентов. Российские парламентарии, правда, уверяют, что подход будет адресным, а составлением «черного списка» займется Минюст. Однако, хотя закон еще не вступил в силу, редакции «Голоса Америки» и «Радио Свобода» уже уведомлены о возможных проблемах.
Нелишним, кстати, будет вспомнить, что первый шаг к ограничению «тлетворного влияния» на умы россиян был сделан еще в 2014 году, когда в закон «О средствах массовой информации» были внесены изменения, запрещающие иностранцам владеть в российских СМИ долей более 20%.
Подобная борьба с «неправильными» СМИ — это только одно из проявлений ставших уже привычными пропаганды и атмосферы ненависти. Российское публичное пространство вообще все чаще напоминает театр военных действий, где события разворачиваются в жесткой системе координат «свой-чужой». Большинство давно определилось со стороной конфликта, а разнообразные СМИ и блогеры лишь регулярно подливают масла в огонь, напоминая обывателю нехитрую мысль, что его окружают враги, а заодно подсказывая, кто же эти нехорошие люди. Аргументы при этом мало кого интересуют — их с успехом заменяют эмоции. Причем одинаковыми приемами пользуются представители противоположных лагерей.
Конечно, риторика ненависти и изоляция мировоззрения характерны далеко не только для России. В той или иной степени нежелание замечать оттенки и стремление заклеймить оппонента с помощью эмоциональных ярлыков, въедающихся в сознание, встречаются практически во всем мире — как в авторитарных государствах, так и в странах с устоявшимися демократическими институтами. Другое дело, что индикатором здоровья общества является понимание, что такой подход ни к чему хорошему не приведет, а значит ему необходимо как-то противодействовать. И в России, к сожалению, совсем немногое пытаются привлечь внимание к этой проблеме. Остальные или не замечают ее, или даже стараются на ней заработать.
Между тем, последствия могут оказаться еще более серьезными и труднопреодолимыми, чем кажется на первый взгляд. Одним из первых этим вопросом еще в 1930-40-х годах ХХ века занялся немецкий филолог Виктор Клемперер, изучавший до прихода Гитлера к власти французскую литературу XVIII века. Поскольку он был евреем, в 1935 году его научной карьере пришел конец. От концлагеря ученого спас только брак с «чистокровной арийкой», вместе с которой он почти до самого конца войны прожил в специальном «еврейском доме».
Именно там привыкший к каждодневной работе Клемперер на протяжении десяти лет, несмотря на всю опасность своего положения, собирал наблюдения о языке нацистской Германии и его влиянии на население страны. Этот дневник потом лег в основу книги «Lingua Tertii Imperii» («Язык Третьего Рейха»).
Вывод Клемперера о том, какое пропагандистское средство гитлеровского режима оказалось наиболее сильным, может показаться неожиданным. С его точки зрения, это были вовсе не речи, статьи, листовки, плакаты или знамена. Клемперер был уверен, что «нацизм въедался в плоть и кровь масс через отдельные словечки, обороты речи, конструкции предложений, вдалбливаемые в толпу миллионными повторениями и поглощаемые ею механически и бессознательно».
Например, с подачи пропаганды немцы стали часто использовать слово «фанатически», вместо того чтобы сказать «героически» или «доблестно». И в конечном счете многие уверовали, что фанатик — это и есть доблестный герой. А презрительные выражения типа «представители низшей расы» и «ноябрюки» (революционеры 1918 года) Клемперер сравнивал с мизерными дозами мышьяка, которые люди проглатывали незаметно для себя (не правда ли, напоминает современных «либерастов», «ватников», «демшизу», «нашистов» и т. д.?) Через некоторое время отравление дало о себе знать — последствия хорошо известны.
Если исходить из того, что логика Клемперера верна, то в российском обществе процесс такого отравления идет полным ходом. Найти противоядие будет непросто, да и кто должен выступить в роли «врачевателя» — большой вопрос. Казалось бы, главную ответственность на себя должно взять государство. Однако сегодня оно само участвует в идеологической войне. На всякий случай напомню, что в России есть соответствующий госорган, призванный следить за тем, чтобы СМИ и блогеры не занимались разжиганием ненависти. Вот только на практике регулирование в этой сфере происходит довольно выборочно и, как правило, преследует другие цели.
На самом деле, как показывает мировой опыт, создать «мирное» информационное пространство удается там, где за дело берутся сами СМИ — при этом сотрудничество с властными структурами, естественно, не исключено.
Например, в Финляндии борьбой с риторикой ненависти занимается специальный Комитет средств массовой информации — саморегулирующаяся негосударственная организация, членами которой стали почти все финские СМИ. В ее задачи, в том числе, входит поддержание этических принципов журналистской профессии и недопущение «hate speech» на страницах газет, в эфире и в интернет-изданиях. Игнорирование рекомендаций Комитета чревато серьезными репутационными потерями в глазах и профессионального сообщества, и потребителей.
Казалось бы, с Финляндией все понятно. Она давно занимает первые места в рейтинге свободы СМИ, а первый закон о свободе печати в ней был принят еще в 1766 году (Финляндия тогда была частью Швеции, но инициатором закона стал финн Андерс Чудениус, память которого его соотечественники чтут до сих пор).
Однако в странах, которые не могут похвастаться богатой историей независимых и самоуправляемых масс-медиа, представители СМИ порой тоже пытаются сообща бороться с атмосферой ненависти. Например, в Боснии и Герцеговине. Дейтонские соглашения положили конец войне, но не решили проблему разобщенности внутри страны. Различные боснийские СМИ, отстаивающие интересы той или иной группы, достаточно долго лишь «подогревали» ситуацию. Тем не менее, в итоге первыми забили тревогу именно журналисты, а не правительство. Внутри профессионального сообщества, без всякого участия государства, была начата кампания «STOP! Hate Speech!» Ее целью стало не только противодействие навешиванию ярлыков, но и донесение до общества мысли о том, что у языка вражды — далеко идущие последствия.
Еще более необычный случай — Ливия, многоплеменная и многоклановая страна, с большим количеством накопившихся обид и взаимных претензий. О каких-либо традициях демократии, включая свободу печати, там, понятное дело, вообще говорить не приходится. Тем не менее, в прошлом году представители крупнейших ливийских изданий все же собрались и подписали соглашение, в котором обязались сделать противодействие риторике ненависти частью своей редакционной политики. Конечно, никто не гарантирует, что им удастся быстро прийти к ощутимому результату, но в данном случае уже сама попытка может рассматриваться как успех.
В России же сегодня в таком варианте решения проблемы, судя по всему, почти никто не заинтересован. Неангажированные материалы, апеллирующие к аргументам, а не к эмоциям, не нужны ни государству, ни обществу. Полтора года назад при обсуждении этой темы старший советник в Бюро представителя по вопросам свободы СМИ ОБСЕ Андрей Рихтер отметил, на мой взгляд, очень значимую вещь: в России не только нет равноправного рынка идей и общественно-политических СМИ, но и гражданское общество не требует от государства создания условий для его существования. «В результате редакции СМИ зависят от многих сил, но ни одна из них не настаивает на том, чтобы они были честными и ответственными перед своей аудиторией. Поэтому смысл саморегулирования отсутствует», — считает Рихтер.
В итоге идеологический раскол внутри России только растет и, как показали события последних месяцев, уже есть люди, готовые от споров переходить к действиям. Виктор Клемперер полагал, что язык нацистской Германии надолго переживет сам режим, и на преодоление его влияния уйдут многие годы. Он оказался прав: этот процесс занял не одно десятилетие.
Насколько жизнеспособным окажется язык современной России — вопрос, на мой взгляд, пока открытый. Сегодня его воздействие становится лишь сильнее. Возможно, единственный способ не задохнуться в атмосфере ненависти — это понять, что не только государство формирует повестку. В противном случае, вне зависимости от любых политических перемен, российское общество будет обречено оставаться разделенным на непримиримые лагеря, у которых почти нет шанса прийти к соглашению.
