Неутомимый во всех проявлениях – музыканта, художника, писателя, поэта и, конечно, гражданина — Андрей Макаревич, промурлыкав днями в Сети коротенькую песенную зарисовку «Рай», что, разумеется, эту Сеть сильно взбудоражило, вновь взбаламутил эфир пространства и времени неожиданной выставкой.
Теперь к многочисленным техникам мэтр освоил еще и шелкографию. Под девизом «Жизнь коротка и печальна, на ошибки нет времени», оформленным тоже в виде шелкографической гравюры в изящной траурной рамочке, он открыл в одной из своих любимых галерей выставку «Принцип красного» в коллаборации с художницей-авангардистом Аллой Решетниковой.
Все в очень красных будоражащих тонах. Тревожных ноток добавляли, как в романе Стендаля, сочные мазки черного. И даже белый цвет – основа любой живописи – на этом кумачово-мрачном фоне пульсировал нервными всполохами. Первые сэлфи гости радостно делали с «выставлянтами» на фоне черно-красного автопортрета Макаревича. Начались расспросы. «Ну, я же не с ума сошел, чтобы самого себя рисовать, я же не Рембранд», — огорошил всех веселый Макар, предлагая гостям пригубить красненького – в концепт с цветом выставочного настроения, стало быть. То есть это аванградистка Решетникова, ради оказии, отошла от собственных абтсракционистких принципов и напринтовала вполне себе обложечный лик рок-музыканта. Во всем остальном она была в высшей степени авангардна – мазки, кляксы, пятна, разводы, дуги, точки, запятые…
Работы Макаревича на этом фоне выделялись, конечно, большей конкретностью гипертрофированных фигур – человечьих, кошачьих. Да, кошек он по-прежнему любит. «Это тоже абстракция?», — глуповато интересовались иные не очень посвященные в нюансы живописных жанров гости.
— Я крайне далек от искусстоведческих полей, — терпеливо и, как мне показалось, с ноткой снисходительности отвечал Андрей, — очень не люблю некую классификацию, раскладывать – это рок, это поп, это у нас абстракция, это передвижники. Для себя я все определяю по тому, насколько мне что-то близко или нравится. Поскольку я получил хорошее образование, то считаю, что не очень субъективен — в том смысле, что могу отличить работы достойные от малоинтересных. И балерина – не абстракционизм, а вполне конкретный образ: ноги, руки, голова…
— А «Принцип красного» — это революция?
— Ужасно свойственно людям, а в особенности, по всей видимости, советским, российским, вкладывать какой-то конкретный смысл в абстрактные понятия. Если его там нет, то они его ищут, выдумывают и все-равно приклеивают. Для меня красное – это просто цвет. И черное для меня просто цвет. Я не ищу ассоциаций, связанных с какими-то понятиями – бунтарство, революция…
— Просто время такое – нервное, волатильное, как пугливо выражаются во власти. Враги, понимешь, кругом — тараканами из щелей, революция, особенно, когда школьники на Пушке развешивают веселенькие кроссовки по деревьям… Коммунисты, опять же, портят отчетность по выборам. И тут еще ты – со своим «Принципом красного»
— Вообще это Алла (Решетникова) предложила. Но я в принципе люблю сочетание белого и красного, белого и черного…
— Стендаль тоже уважал… Слава Зайцев, гуру советской моды – излюбленная его «святая троица»: черный, белый, красный. Классика!
— Да. Ну, потому что хорошее сочетание.
— Смотрю, ты развесил целый пантеон шелковых красно-бело-черных балерин. А это почему?
— Опять! Не знаю! Я целиком и полностью выключаю голову, когда рисую. Подношу руку к бумаге и за секунуду еще не знаю, что я нарисую. Жду, что бумага мне подскажет.
— И она подсказала, значит, балерину?
— Да.
— Но это абстрактная балерина, или модель позировала?
— Никакая не модель. Никогда не рисовал балерин с натуры.
— А похожа на Волочкову. Да, мощными ногами… На бунтующую в красно-черно-белой гамме Волочкову… Прямо ее образ…
— Нет, упаси Господь.
— В своей новейшей песенной зарисовке, или, скорее, ремарке, на высказывание первого лица на Валдайском форуме, где он собрался в рай, а врагам напророчил ад, ты, кажется, несколько сомневаешься в однозначности такого исхода? Даже утверждаешь, что и архангелы на входе в рай этого не допустит…
— Высказывание, скажем так, странное, если оставаться в рамках политкорректности.
— Ну, в песне ты был менее политкорректен, матерился, аки заправский Шнур…
— Мое высказывание называют где-то хамским. Я совершенно не считаю его хамским, потому что, если говорить об обращении к президенту, то я его там называю и «молодцом», и «красавцем». Больше никак! А остальное, в общем, не про него. Что мне не свойственно в этой жизни, так это хамство.
— А куда, как ты думаешь, сам попадешь – в рай или в ад?
— Думаю, что рай – сильно абстрактное понятие.
— Да, в песне ты очень наглядо обрисовал это на примере с шахидами…
— И ад – тоже очень абстрактное понятие. Мы ничего не знаем о том, что нас ждет после смерти, но ожидать каких-то лубочных картинок в виде розовых ангелов на качелях и чертей с копытами, козьими рогами и вилами – несколько несерьезно для взрослых людей.
— Но твоя, как всегда, изящная Эзопова фигура речи и беспощадная сатира, плохо скрытая под личиной меланхоличной иронии, обрисовала, скорее, картину тотального ада, не так ли?
— Если серьезно говорить, то, прости меня, но за четыре последних года, если судить по событиям, напрямую или косвенно связанным с нашей страной, то уж такие мы праведники, мученики… Прямо намучились! От Крыма до Скрипалей — одни мучения…
— Ну, кругом же враги, сплошь и рядом жабы пупырчатые, как любит выражаться Филипп Киркоров, а мы – розовые и пушистые. Это же аксиома!
— Вот именно.
— Этим «Принципом красного», как и другими твоими художественно-эстетическими экзерсисами в разных сферах, жанрах и форматах, ты эмоционально разгоняешься к 50-летнему юбилею «Машины Времени» в следующем году?
— Нет. Не надо все в одну кучу мешать. На самом деле пока я с ужасом жду его приближения, этого юбилея. И несколько завороженно. Как лягушка перед змеей. А это – просто взяли и сделали, потому что надо довести, раз взялись, до логического конца. Можно, конечно, нарисовать, сложить в ящик и пусть лежит, но, по-моему, это не правильно. А сейчас я спокоен. Можно эту страничку переворачивать и завтра делать что-то следующее.
— Девиз выставки: «Жизнь коротка и печальна, на ошибки нет времени». Много ли ошибок совершил ты за свою короткую и печальную жизнь?
— Я стараюсь следовать этому принципу, и ошибок могло бы быть гораздо больше…
